Призрачный театр

Бесподобного поблизости не оказалось, а Шэй побоялась оставить Бланка одного в таком состоянии. Улочки лабиринта не имели очевидных выходов, поэтому они вчетвером кружили между стен, ища путь к сценам. Именно Трасселл заметил, как один из коммонеров надавил на какой-то сучок в одной из досок, и она, скользнув в сторону, пропустила его внутрь. Переждав минутку, они последовали за ним. За отверстием шириной меньше дюйма проходила крепкая натянутая веревка. Бланк ухватил ее большим пальцем, потянул на себя, и тогда вдруг открылся своеобразный дверной проем.

– О, какой изящный механизм, – одобрительно кивнула Алюэтта.

Закулисье напомнило им лондонский театр. Там высились простые задники деревянных пейзажей и стояли до боли знакомые запахи опилок и красок. Мимо проносились лилипуты и огнеглотатели, а рабочие сцены и ассистентки тащили за ними реквизит. Бланк, остановив паренька, спросил его про русала, и парень со вздохом спокойно взял его за руку и провел всех четверых в глубину театра к палатке, приткнувшейся к заднику дворцовых стен. Палатка в глубине лагеря, посреди огромного деревянного дворца, возведенного в неведомом мире. Помещение оказалось просторным, очевидно, давая приют для отдыха многим исполнителям. Там пахло камфорой и сыростью.

Русал лежал на узенькой деревянной раскладной кровати, и рядом лежал его хвост. Он свернулся дугой на столе, а девушка втирала в его чешую льняное масло. Чешуя отливала блеском, как павлиньи перья. Но Бланк смотрел только на русала. Он присел рядом с ним, так что их лица оказались в дюймах друг от друга, и на мгновение Шэй подумала, что Бланку лишь хотелось посмотреть в это совсем истощенное лицо, но затем он положил руку на плечо Малика и прошептал:

– Réveile[30], Малик, – эти слова мгновенно оживили русала.

Он сел и, задыхаясь, как будто только что закончил гонку, глянул на Бланка изумленными глазами.

Они молча заключили друг друга в крепкие объятия и так долго не разъединялись, словно боялись, что, разъединившись, рухнут без сил. Потом Бланк сел под навесом напротив друга, с удивлением поглядывая на него. Этот самый живой и говорящий русал казался гораздо бо́льшим чудом, чем его подводное представление. Его говор оказался таким же протяжным, как у Бланка, и слова он подбирал медленно, словно выискивал сухие кочки на болоте.

– Я нырял в одно озеро в Шотландии. Лох вроде по-ихнему? Там, по общему мнению, есть потайное местечко, где спрятано сокровище в подводной пещере на глубине около десяти ярдов. Мы ныряли в костюмах из китовой кожи и жира под лед толщиной с твою руку. Тяжелая работенка, но и платили хорошо. Только однажды утром я пришел на причал, а бригадиры-то исчезли со всей нашей оснасткой и всеми деньгами. Три года. Я тащился на юг, побираясь по дороге. Иногда в северных деревнях мне платили пенни за то, чтобы потрогать мои волосы. Он провел пальцами по тугим кудрям.

– Потом в Карлайле я столкнулся с труппой Кокейна. Тогда они бунтовали, их интересовала только политика. – Он вздрогнул, и капли воды заструились вниз по его торсу. – Они ездили из города в город, подстрекая народ к восстанию. Против королевы, против лордов, против Церкви. Их было немного. Джаггер и несколько его сторонников. Серьезные люди. Суровые люди. Они предложили мне присоединиться к ним, но я ответил, что мой вид и так уже не вызывает особой симпатии у народа.

Бланк понимающе кивнул. Он перевернул хвост и коснулся масляного покрытия. Чешуйки поднялись маленькими радужными пиками.

– Через полгода Джаггер опять объявился. С той же песней, с тем же бренди, и он сказал мне: «Я перестал говорить людям о лучшем мире. Вместо этого теперь собираюсь показывать им его».

Малик обвел взглядом палатку. Маленькое, но удобное жилье.

– Когда я приехал к ним, бассейн уже сделали, а реквизитор заканчивал мастерить костюм. Кокейн получает то, что ему нужно. Каждый заработанный нами пенни делится поровну. Заинтересованные строители делают то же самое, что и Джаггер.

– Но что именно они делают? – вдруг спросила молчаливая до сих пор Шэй.

– Кокейн. Край чудес премногих, молочных рек и кисельных берегов.

– Но является ли он театральным развлечением? Или бунтом? Может, ваша деятельность устроена ради привлечения новых коммонеров? Или коммонеры наняты для охраны представлений?

– Я не уверен, что они сами понимают, ради чего стараются, – немного подумав, ответил Малик, – даже если раньше у них имелись более реальные цели. Это больше похоже на стихийный пожар, чем на создание рук человеческих… все происходит вроде как само по себе.

Снаружи доносились хорошо знакомые Шэй звуки. Грохот разбираемых пейзажных декораций и звон монет перемежался голосами рабочих, задиристыми и саркастическими. Город начал паковаться, да им им самим еще предстояла дальняя дорога. Шэй неохотно показала Бланку, что им пора уходить.

– Оставайтесь.

Они остановились на полпути к выходу. Кокейн теперь превратился всего лишь в набор деревянных панелей, погруженных на конные повозки. Малик встал на ноги, напряженный как боксер.

– Все вы, оставайтесь.