Призрак Бомбея

— У них договоренность с местными роддомами, — пояснил Нимиш. — Хиджры платят за фамилии семей, у которых есть пополнение. Благословляют здоровых и требуют себе несчастных, что появились на свет увечными или без половых органов.

— Тогда, наверное, у Джолли недавно родился ребенок, — сказала Мизинчик.

— Вот бы он оказался уродцем, — с надеждой добавил Туфан.

Хиджры танцевали все неистовее, и гам стоял оглушительный. Они пели и попутно дразнили местных мужчин из-под паллу.

«Ой, мамочки, у нас никогда не будет деток, — распевали они, — вот мы и пришли благословить вашего ребеночка».

В этот миг появился Джолли. Казалось, у него какая-то жуткая кожная болезнь, но стоило приглядеться получше, и язвы на лице превращались в комки варенья. Просто он дремал на кухне, под полкой с приправами, и тут вдруг сверху упала банка с повидлом, которая и разбилась у него на лице. Сейчас он стоял, злобно поглядывая на гермафродитов, и грозил им метлой. Его жена — крохотная женщина с серой мучнистой кожей — вышла и встала рядом, с новорожденным сыном на руках. Хиджры танцевали, их руки и тела непристойно извивались, а вожак требовал тысячу рупий. Это был откровенный грабеж, но жена засияла от радости, ведь хиджры пришли, дабы возвестить о рождении ее ребенка всему свету. Она весьма искусно торговалась.

Вожак скинул цену до пятисот рупий.

— Проваливайте! — заорал Джолли. — Сукины дети!

— Арэ, идиот! — выбранила его жена. — Хочешь оскорбить хиджров в такой счастливый день и навлечь на наши головы их проклятья?

Джолли с трудом подавил ярость.

Довольный столь суровым выговором, вожак умерил аппетит и тотчас снизил сумму до сотни. Жена вытащила деньги из-за пазухи и протянула ему.

— Покажите нам мальчика! — потребовал вожак.

Женщина развязала треугольный подгузник на бедрах младенца и обнажила идеальные гениталии, которые тотчас выпустили тугую желтую струйку. Хиджры весело захлопали в ладоши, нахваливая детскую пипиську, и стали передавать младенца из рук в руки.

Нимиш, Мизинчик, Дхир и Туфан непроизвольно вытянули шеи, и Туфан пал духом, убедившись, что хиджры не могут претендовать на младенца.

— Он станет большим человеком, — благословил первый хиджра.

— Он будет богатым, — добавил второй.

— Как вам повезло — такой красивый сыночек! — проворковал третий.

— Матушка, — сказал предводитель и повязал на запястье ребенка черную нитку от сглаза, дайка нам еще сари.

— Джолли! — крикнула жена, растаяв от всех этих благословений. — Принеси-ка одно сари из приданого.

Хиджры еще громче застучали в барабан, напевая, приплясывая и поддразнивая. Наконец появился Джолли. Выругавшись вполголоса, он швырнул им дорогое свадебное сари. Хиджры улыбнулись хозяину, любезно поблагодарили его жену и побрели прочь колышущейся волной.

— Зачем они рассматривают ребенка? — спросила Мизинчик.

— Не поверишь, пока не проверишь, — ответил Нимиш, пожав плечами, словно это и так ясно. — Иначе навсегда останутся сомнения.

Дхир громко отрыгнул, Туфан заказал еще одну колу, а Нимиш оплатил счет.

Гулу подкатил на машине.

— Раз я видел, как хиджры утащили ненормального ребеночка, — сказал он, когда они сели. — Дело было в трущобах Дхарави. Несчастные родители так убивались! Ведь закон не запрещает хиджрсш забирать уродцев. Хотя, с другой стороны, им только там и место.

Пьющая лунный свет

Сидя перед трюмо в ночной тиши, Савита всматривалась в снимок дочери и вдруг вспомнила, что не видела ребенка после родов. Она даже не знала, мальчик это или девочка. Не наблюдала, как перерезали пуповину. Не слышала первого крика. Не прижимала окровавленное, трепещущее тельце к груди. С последней схваткой она потеряла сознание и очнулась лишь много часов спустя, когда Маджи внесла младенца, уже обмытого и туго запеленатого, для кормления.

«Я не видела, как она явилась на свет, — подумала Савита и расплакалась, — и не видела, как она покинула его».

Савита замерла, услышав приближающийся грохот в небесах. Промежутки между ударами грома становились все короче, молнии исчеркивали небосклон сверкающими зигзагами, но дождь все никак не начинался. Эта задержка раздражала, обессиливала. Савита вытерла слезы и бережно положила фото в серебряную шкатулку для бинди.

Джагиндер был таким ласковым во время беременности: он не сомневался, что после троих сыновей жена родит наконец дочку.

«Рака моя, — дразнил он ее «лунной ночью',» как предписывали священные тексты для будущих мам, — у нашей дочки самое роскошное приданое во всем Бомбее: современная мебель, брильянты, импортные холодильники — саб кучх!»

«Прелестно!» — улыбнулась Савита, счастливая и довольная жизнью.

«А назовем мы ее Чакори».

«Чакори? — Савиту удивил столь непривычный выбор. — Сказочная птица?»

«Да, — задумчиво сказал Джагиндер, нежно глядя на нее. — Райская…»

«Пьющая лунный свет», — добавила Савита, вспомнив легенду. В тот миг она окончательно полюбила своего мужа.