Призрак Бомбея

— Твой папа тебя удерживал, бэти, — сказала Маджи после долгой паузы. — Он очень хотел тебя удержать, но понимал, что у меня тебе будет лучше. Ради твоего же блага он тебя и отпустил.

В ту ночь Мизинчику снилось, что она ныряет в водопад посреди буйной зелени махабалешварских каньонов, в ушах ревела ледяная вода. В следующий миг она уже плыла в лодке по озеру Венна, мимо туристов, а Маджи напряженно гребла к дальним берегам. Вода была мутная, зеленые растения грозно раскачивались у самой поверхности, колючие листья тянулись к Мизинчику. Лодка бешено закачалась, и Мизинчик упала. С минуту — ни единого звука, лишь тягучая, томительная глухота. Затем Мизинчик всплыла и стала хватать ртом воздух. Вдруг оказалось, что она барахтается в латунном ведре у них в ванной, а призрак швыряет в нее сверху гнилые джамболаны.

Затем чья-то рука нагнула ее так быстро, так внезапно, что Мизинчик даже не успела вскрикнуть. Она боролась и тянулась к поверхности, которая была в паре недосягаемых сантиметров. Вверху над собой она узнала лицо с родинкой на щеке — лицо айи.

И с воплем проснулась.

— Что стряслось? — испуганно спросила Маджи, прижимая Мизинчика к груди.

— Это она, — простонала Мизинчик.

— Проснись, ты грезишь!

Мизинчик открыла глаза. С лица капал пот, сердце бешено колотилось. «Это айя, — поняла она, — та женщина на вокзале!»

— Выпей водички, — нежно сказала Маджи и поднесла чашку к ее губам.

Мизинчик крепко прижалась к бабке:

— Не хочу возвращаться! Никогда! Никогда!

— Тьфу, бэти, я же знала, что тебе здесь будет хорошо. Но муссоны начнутся со дня на день. Дома и коттеджи уже поросли кулум-травой. Не сегодня завтра всю область перекроют…

— Мне все равно!

— Ты взрослеешь прямо на глазах, скоро станешь юной барышней. Не мешало бы уже и о замужестве подумать. Нужно сдерживать свои эмоции.

— Да не хочу я замуж! — выпалила Мизинчик. — Не хочу от тебя уходить! Никогда!

— Так вот в чем дело. — Маджи тихо рассмеялась, словно до нее лишь сейчас дошло. — Я вышла замуж в четырнадцать, в самом начале муссонов. Едва твой дедушка надел мне на голову венок, в темечко забарабанили первые счастливые капли. Я поняла, что бог Ганеша благословил наш союз. А на свадьбе у твоей мамы…

Маджи умолкла.

— Все с тех пор изменилось, — сдавленно сказала она.

Мизинчик заплакала.

— Ну, будет, — успокоила Маджи и потянулась за бутылкой с горчичным маслом. — Наверное, ты простыла — ночью было зябко. Ну-ка, ляг, я натру тебя маслицем.

Мизинчик высморкалась. Нужно как-нибудь рассказать, что она видела на вокзале, — так, чтобы Маджи поверила.

— Тот младенец, что утонул, — расскажи о нем!

Маджи нахмурилась, усердно, широкими движениями умащивая Мизинчику шею и плечи.

— О таком мы не говорим.

— Но говорим же мы о моей маме, так почему про него нельзя?

— Зачем бередить рану? — вздохнула Маджи. — Прошлого не исправить, как бы нам ни хотелось.

— Но куда делась айя!

— ХВАТИТ! — заорала Маджи, вскочив с кровати, так что бутылка с грохотом повалилась на пол. — Не упоминай о ней при мне! Никогда! Ясно? Я сносила всю эту чушь о привидениях. Я даже привезла тебя сюда, но не потерплю, чтобы мой слух и мое жилище оскверняли упоминаниями о ней.

— Но я же видела…

— ТЕБЕ ЯСНО?

Слегка покачиваясь, Маджи побрела к двери, а затем остановилась и обернулась. В глазах у нее стояли слезы.

— Больше никогда не говори об этом, — сказала она. — Для меня важнее всего ты. Только ты. Неужели не понимаешь?

Мизинчик потупилась.

— Прости, — прошептала она. — Я больше не буду.

С большой неохотой Маджи ушла от Мизинчика в ночную тьму. Перед глазами у нее стояла другая внучка. Спустя столько лет боль в груди не прошла, там еще оставалась одна слабая, пугливая точка. Чернильная клякса, давным-давно пометившая ей сердце, за последние четыре дня угрожающе растеклась.

Маджи вспомнила, как ехала к ветреному океану вместе с Джагиндером, жрецом Пандит-джи и Савитой, сжимавшей мертвое тельце.

«Древние Веды[136] гласят, — пояснил Пандит-джи, — что душа младенца еще не обрела мирских привязанностей, которые необходимо сжигать на погребальном костре».

Поэтому они направились не в крематорий на склоне Малабарского холма, где ранее предали огню тело мужа самой Маджи, а к индуистским кладбищам на берегу Аравийского моря.

Встав тесным кружком у кладбища, они прочитали древнюю шлоку[137]: «Рам Нам Сатья Хай, Сатья Бол Гутъя Хай» — имя бога Рамы[138] есть истина, истина есть спасение.

Заключив младенца в треугольник из своих рук, они бережно положили ему на глаза бархатистые цветы календулы и шепотом с ним попрощались.

Муссоны и магия