Призрак Бомбея

Блузка, безупречно сшитая всего пару дней назад, теперь врезалась в ребра. Рукава с серебряным шитьем туго облегали предплечья. Спереди вытянулись в ряд шесть металлических петелек. Запыхавшись, удивленная Савита осторожно расстегнула их и сняла блузку. Лифчик упал на пол, и она обхватила руками груди.

Торчащие соски тыкались прямо в зеркало. Голубоватые вены под кожей проступали контурной картой. На один миг Савита отчетливо услышала оглушительный шум прорвавшихся туч, неистовую дрожь бунгало под безжалостным потопом и ликующие возгласы сыновей. Вдруг она вспомнила о муже и мельком взглянула на дверь, надеясь, что та заперта на защелку.

За секунду до того, как вырубилось электричество, Савита увидела в зеркале кое-что еще.

Можно сказать, Джагиндер сдержал слово. Промокнув до нитки, он сидел на деревянном стуле, уставившись в стену. Над каминной полкой, накрытой белой вязаной тканью, висела картина в рамке — Богородица и младенец Иисус в бесплотном ореоле от латунных подсвечников. Вверху на гвозде слегка накренилось грубое деревянное распятие.

— Тоже чанну и арахис, мужчина?

Джагиндер поднял голову. Над ним стояла упитанная баба в цветастом платье до колен. Короткая стрижка и никакого макияжа. Родинка на подбородке колыхнула тремя длинными волосками. Не дожидаясь ответа, баба шваркнула на стол полную бутылку дару[144], цветной стакан со льдом и «дьюкс соду».

— Да, — проворчал Джагиндер, протягивая деньги.

Расторопная хозяйка адды щелкнула мясистыми пальцами. Почти тотчас же хорошенькая девушка, ее молодая дочь, принесла тарелку поджаренной чанны и арахиса. Украдкой глянув на девчонку, Джагиндер положил на стол еще одну купюру. Через пару минут появились корзина жареной рыбы и сигареты.

Сжимая в руке стакан, Джагиндер припоминал, как вел «амбассадор» по промокшим улицам пригорода Бандра, вдоль грохочущего берега. Джагиндер едва различал сквозь ливень оштукатуренные дома с покатыми черепичными крышами. Пальмы, что приютились между жилищами, качались и встряхивались, будто свирепые сторожевые псы. Он проехал мимо кладбища с надгробиями и бетонными крестами. Один явно стоял над могилой известного христианина. На кресте остались только инициалы I. N. R. I., «Иисус из Назарета, Царь Иудейский» — надпись, которую римляне прибили над распятым Христом. Теперь она навеки осенила останки обычного селянина.

Джагиндер не помнил, как оказался в этой адде. «Амбассадор» словно сам туда его привез. Джагиндер не мог усидеть дома: его завораживало простонародье и эта освежающая бурда, которая снимала все проблемы как рукой. Он корил себя за то, что так низко пал, поступился честью и уважением, сбегал тайком среди ночи или под проливным муссонным дождем: стыдно было открыто признать свой порок.

Адда принадлежала бесстрашной христианке средних лет, которую местные прозвали Теткой Рози. Здесь не только подавали чистейший алкоголь, на чем и держалась ее репутация, но и царила праздничная семейная атмосфера — благодаря религиозному оформлению людям казалось, будто с ними веселится сам Господь.

— Ну, за муссоны! — сказал Джагиндер Иисусу и выпил все залпом.

Рози проворно принесла еще полпинты и молодцевато выпрямилась. Затем она грозно направилась к соседнему столику.

— Если нет денег, мужчина, пошел вон! — прикрикнула хозяйка на перепуганного посетителя.

Открылась дверь, и в проем неистово хлынул дождь. Толпа негромким разноголосьем приветствовала завсегдатая, который вошел, пошатываясь, выжал воду из шляпы и театрально поскользнулся в луже. Он был худой, с широкими завитыми усами и волнистой умащенной шевелюрой, чудом не растрепавшейся под дождем. Рози провела его к ближайшему столику, и он тотчас схватил карты, словно товарищи только и ждали его хода. Хозяйская дочка Мари внесла блюдо жареного арахиса. На ней было миленькое розовое платьице, а густые черные косы стягивал такого же цвета бант. Спокойные карие глаза оттенялись длинными ресницами, и взгляд был не таким уж невинным.

— Арахис? Бас?[145] — решил пофлиртовать с ней завсегдатай. — И больше ничего не предложишь?

Девушка ушла и вернулась с жареной рыбой и матерью.

Завсегдатай помрачнел и заказал выпивку на всех.

Крыша над столиком Джагиндера протекала. По ней хлестали пальмы. Вода на полу взблескивала змеей. Юная Мари сновала между столами, изящно удерживая поднос на бедре. Завсегдатай не на шутку разошелся и внезапно схватил ее за задницу. Девушка взвизгнула, и стулья с резким скрипом отодвинулись.

Джагиндер зачарованно наблюдал: «Везет же этому парню — свободно выражает эмоции, не сдерживает себя». А его-то жизнь в бунгало такая пресная, регламентированная и пустая.

Рози растолкала бедрами стулья и ловко шлепнула дочку по голове:

— Бесстыжая!

Девушка выскочила из зала, в полумраке блеснул крошечный золотой крестик у нее на шее.

— Пардон! Пардон! Пардон! — лопотал завсегдатай, размахивая руками над головой, словно белыми флагами.

— Опять этот мистер Пардон? — заорала Рози. — Эй, Джонни! Иди-ка сюда, слабоумный мой сыночек!