Призрак Канта

Меркурьев сильно мёрз под одеялом — в комнате похолодало, окно нужно было раньше закрыть, но вечером он и не вспомнил про него. Ноги были совсем ледяными, хотелось встать и взять ещё одно одеяло, но невозможно было себя заставить. Так он лежал, читал, замерзая всё больше и больше, а потом в его камине зажёгся огонь.

Только что Меркурьев смотрел в этот самый камин и мечтал, чтобы он пылал — огонь спас бы его. Но камин был холоден и безучастен, дрова сложены в топке — для красоты, а не для тепла. Подтыкая под пятки одеяло, Василий Васильевич услышал словно лёгкий хлопок воздуха, а потом щелчок, оглянулся в изумлении — и замер.

В камине горел огонь.

Он горел так, словно разожгли его уже давно — ровно и сильно, ярким весёлым пламенем. Дрова налились сухим жаром и потрескивали.

— Ёрш твою двадцать, — сказал Василий Васильевич, тараща глаза на пылающий камин.

Нужно было встать и подойти к огню, но у инженера Меркурьева отнялись ноги.

Он сидел на кровати, смотрел на огонь и не мог встать.

Спустя некоторое время его словно отпустило, он откинул одеяло и подошёл к камину. Огонь пылал, дрова весело потрескивали.

— Что это значит? — требовательно спросил Меркурьев у очага. — Ты откуда взялся?!

Огонь ничего не отвечал, продолжая плясать.

— Так, секунду, — сказал инженер. — Сам по себе огонь вспыхнуть не мог. Я его не зажигал. Вопрос: кто зажёг?…

Чувствуя себя последним идиотом, он обошёл всю комнату и ванную, заглянул за шторы и под шкафы, отодвинул комод, чтоб удостовериться, что под ним никто не засел.

Никого.

Меркурьев полез было в дымоход, чтобы посмотреть, нет ли там автоподжига, но в дымоходе было горячо, он только сажей перемазался!..

Он выглянул в коридор и послушал. Дом спал, стрельчатое окно лестницы заливал дождь. Он закрыл дверь, запер её на замок, проверил, закрыта ли, завернулся в одеяло и сел к огню.

— Дурь какая-то, — жалобно сказал он, помолчав. — Ну, ёлки-палки, ну, так не бывает!

— Вы о чём изволите говорить? — раздался у него за спиной негромкий голос. — В чём ваши сомнения?

Инженер Меркурьев вскочил, схватил кочергу и приготовился к бою.

В кресле возле круглого столика сидел человек, совершенно незнакомый. Он был довольно молод, кудри до плеч. Как ни в чём не бывало он качал ногой, на которой болталась домашняя туфля. Туфля неожиданно слетела, и человек, немного съехав в кресле, стал нащупывать её босой ногой, чтобы снова нацепить.

— Вы кто?! — рявкнул Меркурьев. — Как вы сюда…

— Полно! — перебил его незнакомец, нащупав туфлю. — Вы же понимаете, что я не вошёл в дверь и не влетел в окно! Вы разумный человек.

— Я?! — поразился Меркурьев. — Как вы сюда попали?! С балкона залезли?! Вы что, новый гость?!

— Старый, — сказал незваный гость. — Фридрих Вильгельм Бессель, с вашего позволения. Я не гость, а хозяин. То есть бывший хозяин! Этот дом давно принадлежит другим людям. Поставьте кочергу. Вам не к лицу ею размахивать.

— Уходите отсюда, — велел Меркурьев.

Человек в кресле засмеялся.

— И вы ни о чём не хотите меня спросить?… Вам не интересно?

— Мне интересно, как вы сюда попали.

— Это самое примитивное. Догадайтесь сами.

Воцарилось молчание.

С кочергой в руке Меркурьев чувствовал себя глупо. Гость продолжал качать ногой.

Он не перелез с балкона. Дверь заперта, как и та, что в коридор. На улице льёт, а гость абсолютно сухой — и волосы, и одежда.

Вот оно!.. Одежда!..

Незнакомец был в джинсах и клетчатой байковой рубахе. Василий Васильевич приободрился.

— Фридрих Бессель?

— К вашим услугам.

— Вы сказали, что вас можно спросить?

— О чём угодно.

— В ваше время тоже носили джинсы?

Человек засмеялся и опять обронил на паркет туфлю. Съехал в кресле и стал шарить ногой.

— Нет, — сказал он. — Я, конечно, мог явиться в сюртуке, панталонах и шейном платке. Но это очень неудобно. Правда! Со временем одежда меняется в лучшую сторону. Вы одеваетесь гораздо более удобно и рационально, чем мы. Это всё, что вас интересует, Василий Васильевич?

— Меня интересует, кто вы такой и как сюда попали.

Гость вздохнул.

— Скучно с вами, — сказал он. — Между прочим, Гаусс мне говорил когда-то, что человеческий разум даже не то чтоб ограничен, а чрезвычайно однобок. Я ему не верил. — Тут он счёл нужным пояснить, — Гаусс — мой учитель. Теорему Гаусса вы ведь знаете?

— Знаю, — буркнул Меркурьев. — Мы ее в университете проходили.

— Ну вот.

Меркурьев пристроил кочергу на место и осторожно приблизился к круглому столу.

— Присаживайтесь, — предположил Бессель. — Поговорим?

В ночном госте не было ничего… сверхъестественного. Меркурьев голову мог дать на отсечение, что он состоит из плоти и крови, никакой бестелесности!.. Он качал ногой, двигался, вздыхал, ерошил кудри. Меркурьеву показалось даже, что в пляшущем свете камина он видит, как бьётся жилка у гостя на шее.

— Это вы затопили камин?

— Я. Люблю огонь, привык. Мы всё делали с огнём — занимались, обедали, читали.

— Откуда вы взялись?

Бессель пожал плечами.

Меркурьев сел в кресло, поправил на плечах одеяло, и они стали смотреть на огонь.