Призрак Канта

Возможно, всё это какие-то сложные галлюцинации — наведённые, как выражается Мура, — но и в собственные галлюцинации Меркурьев не верил! Кто и где мог подмешать ему в еду галлюциногены?… Вчера в гостинице «Чайковский»?!

На всякий случай он ещё раз обошёл площадку с тем же результатом.

Василий Васильевич махнул рукой изо всех сил, плюнул и стал спускаться. Пробежав поворот, он остановился и оглянулся.

Волосы у него на голове зашевелились.

Маленькой дверцы, из которой он только что выбрался на свет, не было.

Меркурьев с силой набрал в грудь воздуха и так же, изо всех сил, выдохнул. Поднялся на несколько ступенек и спустился вновь. И опять поднялся. Он точно знал, что здесь была дверь, и он только что из неё вышел!

Никаких следов.

Он долго шарил пальцами по камням, приседал, вставал на колени и в конце концов нашёл!.. Он нашёл замурованный намертво проём, который только что был дверью. Ни петель, ни ручки, ни малейшего зазора, только почти незаметная арка свидетельствовала о том, что в стене есть лаз.

Меркурьев сел на ступеньку и посидел немного. В голове у него было пусто. Потом стал медленно спускаться.

На этой лестнице было светлее, из узких и длинных окон, похожих на щели, сочился хмурый свет, и вскоре Меркурьев оказался внизу.

Здесь тоже не было никакой двери, но Василий Васильевич нашёл её, точно такую же арку в стене, и больше ничего.

Меркурьев ощупал все камни вокруг арки, — они были холодны и неподвижны, — а потом потёр лицо.

Что происходит?

— Я сошёл с ума, — сказал он и прислушался.

Где-то играла тихая струнная музыка и сильно пахло кофе.

Стараясь не шуметь и не делать резких движений, Меркурьев трусливо, как крыса, пробежал к окну, поминутно оглядываясь, подтянулся, взобрался на подоконник и спрыгнул вниз.

Меркурьев проскакал по камням, выскочил на «променад» и помчался так, словно должен был убежать от чего-то настолько страшного, что при одном взгляде на это может оборваться жизнь.

Он мчался, мечтая спастись, добежать до людей, до своего привычного мира, который казался сейчас таким надёжным — в нём действовали формулы, существовали понятные законы, в нём Полинезия находилась на своём месте и никому не пришло бы в голову в этом сомневаться!

Он влетел в дом, захлопнул дверь и запер её на чугунную задвижку. Немного помедлил и подёргал, надёжно ли заперта.

— Что это с вами? — спросил за спиной низкий голос, похожий на бордовый шёлк, и Василий Васильевич подпрыгнул, словно укушенный скорпионом.

Лючия засмеялась:

— Доброе утро! — Она обошла его и взялась за ручку двери. — На вас лица нет, где вы его потеряли?

— Не ходите туда, — отрывисто сказал Меркурьев. — Там… я не знаю, что там.

Лючия взглянула на каменную террасу с балюстрадой. Левой рукой она поправляла на правой тесную перчатку.

— Там? — уточнила она. — Там осеннее утро на Балтике. Я хочу прогуляться. Ваш жуткий приятель притащил блохастую собачонку. По-моему, уличную. Она чешется на ковре посреди гостиной, и от неё воняет. Мне нужно на воздух.

Василий Васильевич беспомощно смотрел на неё. Она ещё повозилась с перчаткой, потом подняла на него глаза:

— Ну что же вы! Откройте мне дверь!

Он открыл.

Лючия вышла и неторопливо пошла по брусчатке.

— Не ходите туда, — прошептал он ей вслед.

Из столовой неслись весёлые утренние голоса, и он вдруг стал их слышать. До этого в голове не было никаких звуков, кроме рёва собственной тяжёлой крови и ударов перепуганного сердца.

Меркурьев бросился на звук, и когда он влетел в столовую, все вдруг повернулись к нему, и разговоры смолкли.

Первой пришла в себя Нинель Фёдоровна. Она поставила на буфет поднос с кофейником и молочником и прижала руки к груди.

— Ва-ася, — протянула она жалостливым голосом.

Мура поднялась из-за стола, стремительно подошла и посмотрела ему в лицо.

— Ты что, с ума сошёл? — спросила она, и голос у неё дрогнул. — Что у тебя с лицом?

— Я сошёл с ума, — согласился Василий Васильевич.

Стас присвистнул. Вчерашний пёс, который на полу лакал что-то из блюдца, оглянулся, отдуваясь, и громко гавкнул на него.

Саня переглянулся с Кристиной, тоже подошёл и заглянул Василию Васильевичу в лицо.

— Ты чё, братух, совсем уделался, что ли, на почве спортивных достижений?

— Давление ему нужно померить, — сказала Софья и откусила бутерброд. — Аппарат есть?

— Конечно, — растерянно ответила Нинель, — сейчас принесу!

Емельян Иванович Кант поклонился из своего угла и сказал, что разумная гигиена жизни — залог долголетия, а непомерные нагрузки, напротив, сокращают жизнь.

— Вася, — позвала Мура. — Посмотри на меня.

Меркурьев посмотрел. Она взяла его за руку.

И словно что-то случилось!..

В голове у него опять зашумело, потемнело в глазах, он непроизвольно вздрогнул, будто его ударило током, в голове ураганом пронеслось всё, что случилось на маяке. Пронеслось — и улеглось.

Он задышал свободнее, страх отступил, вернулась способность думать.

Василий Васильевич вытер на виске холодную каплю.

— Который час?

Саня стряхнул на запястье часы, застрявшие под свитером:

— Пол-одиннадцатого. А твой хронометр не работает, что ли?