Призрак любви. Женщины в погоне за ускользающим счастьем

– Zia, я его терпеть не могу. Я ненавижу его. Я видеть не могу, как он глотает еду, понимаешь?

Я засмеялась. Она была такой юной. В сорок четыре я была гораздо старше. Впрочем, может быть, я все уже забыла.

– А как же ребенок?

И тут она начала плакать. Нет, не плакать, а рыдать. Я всегда испытывала неловкость, когда женщины плакали. Я не имела представления, как с ними поступать. Я коснулась ее руки. Рука была мокрой. Миранда походила на свечу. Ее волосы пахли дымом, углем и ее духами. Сладкий запах, дешевый запах, хотя, может быть, она сознательно выбирала такой дешевый. Я больше не могла этого выносить. Наверное, поэтому я вскоре после этого и заболела. Только Богу известно, когда преподать тебе урок.

– Что с тобой?

Сквозь рыдания на примитивном, уличном итальянском она принялась твердить, что не заботится о дочери, как должна. Что Кэролайн будет лучше с отцом, чем с матерью, которая неспособна справиться с жуткой ответственностью за ребенка. Она твердила, что когда девочка плачет, в ее душе ничто не отзывается. Даже когда она тяжело заболела гриппом, как этой зимой. Даже когда у нее температура поднялась до сорока, и Люк вызвал доктора посреди ночи, Миранда считала минуты, когда можно будет вернуться в постель. Она привыкла принимать снотворное, и злилась, что не сможет заснуть. В голове прояснилось, и вся мерзость дня стала очевидна. Миранда любила крепко выражаться. Сама я никогда так не говорила, хотя порой меня посещали весьма неприглядные мысли.

Эти слова меня не удивили. Это такой тип женщин. Миранда сообщила мне и кое-что еще. Конечно, речь зашла о мужчине – а как же иначе?

– Он чернокожий, – с придыханием выдала Миранда.

Она не сомневалась, что поразит меня, и ей это нравилось. Она сказала, что ее заводит то, что ее трахает черный. Он жил в нескольких кварталах от нашего кафе. И пока мы здесь сидели, он прислал ей сообщение, спрашивая, не хочет ли она зайти потрахаться. Миранда стала рассказывать о размерах его члена. О черных, гладких мышцах.

– Чем он занимается? – спросила я, подумав, что это парнишка с рыбного рынка.

Миранда откинула назад голову, продемонстрировав плотную загорелую шею, и расхохоталась.

– Zia, Бог с тобой!

– Что?!

– Я люблю, когда он трахает меня на своей кровати. Мне нравится лежать там, когда все кончено. Мне кажется, я истекаю кровью.

Я намекнула, что мне нужно перекурить. Миранда засмеялась, мы вышли на улицу, и я стала кашлять. Конечно, кашель начался раньше, но заметила я это только на улице. Заметила впервые. В присутствии того, кто нашел новую нить жизни, особенно остро осознаешь собственную смертность.

Я никогда не умела водить машину. Я приехала в эту страну и никогда не садилась за руль. В первые месяцы в Штатах я разговорилась с подружками в Орандже. Мы курили. У некоторых были дети. Когда наши мужья уходили на работу, мы успевали все сделать до полудня и выходили поболтать. Летом в парках было слишком жарко, на улицах еще хуже. Сегодня в июле-августе не найдешь ни одной матери, которая пытается усадить ребенка в раскаленные железные качели. Все они на пляжах и на озерах. У всех есть дома, где веет океанский бриз, или родственники в Колорадо, у которых есть деньги и большие дома. Но в годы моей молодости все было не так. И в тот день мы курили наши длинные, тонкие сигареты на крыльце, когда у тротуара остановился яичного цвета автобус «Volkswagen». За рулем сидела женщина. Тогда мы назвали ее «плотной». У нее были чисто мужские мышцы и рабочий комбинезон из денима. Рукава грубо обрезаны у локтей.

– Дамы и дети, – крикнула она из открытого окна. – Готова подвезти вас в Атлантик-Сити. Добро пожаловать на борт!

Мы засмеялись. Дети запрыгали от радости. Мы не знали, кто эта женщина, и что происходит, но сели в автобус. Все четверо и пятеро малышей. Мы дали ей денег на бензин, мы останавливались выпить что-нибудь холодное, и катили в Атлантик-Сити, куря и выглядывая из окон. Когда на съездах с трассы стал появляться песок, мое запястье начало пульсировать. И в тот день у моря я встретила мужчину. Я уронила сумочку, он подобрал – так всегда бывает. Магия. Мы вместе прошли всю набережную. Он сообщил, что моряк, но был одет, как рыбак. Мы пили лаймовый лимонад и ели сырых устриц прямо на пирсе. Я никогда прежде не ела сырых устриц – и никогда не буду. Мы не занимались любовью под причалом. Мы не обсуждали мужей. Мы не спрашивали имен друг друга. Это был единственный день, когда я не ощущала себя человеком, которого оставила давным-давно в своей маленькой деревушке.

И Миранда делала меня такой же. Она не была хорошим человеком, но в тот день, когда рассказала свою историю, сделала мне доброе дело. Она напомнила мне о той пульсации. Я смотрела, как она уходит. Домой я поехала на автобусе. Лицо пылало, как у школьницы. Я чувствовала себя нормальной. И никто не убедит меня, что в мире есть что-то лучше.