Призрак Малого Льва (СИ)

Миранда растерялась еще больше. Она не знала, чего хочет, и что ей нужно. Она боялась его. Она боялась его отсутствия. Она не хотела никакой любви, и она измучилась от одиночества. Она понимала, что это просто затмение у них обоих, и знала, что такого случая больше не будет.

Она осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев, потом всей ладонью, потом двумя ладонями. Ей показалось, что он не дышит.

— Не уходи. Останься.

Он улыбнулся, но затем очень серьезно сказал:

— Тогда пойду побреюсь.

— Зачем? — удивилась она, гладя его щеку, — ты и так не колючий.

— Не могу, — признался он, — когда-то я был волосат, как медведь, с тех пор не выношу щетины. Бреюсь по три раза в день.

Он сказал это спокойно, как будто ничего в этом особенного не было, но ей показалось, что он никогда и никому про это не говорил.

— Иди, — не стала она спорить, понимая, что такую застарелую болезнь не излечишь одним словом, неспроста же у него нет даже наложниц, — брейся, если хочешь. Но мне ты нравишься и так.

— Женщины меня боятся.

— Я уже ничего не боюсь, — она улыбнулась, — даже тебя.

* * *

Повернуть вспять ничего уже было нельзя. Он побрился, она приняла душ. Свет был тусклым, музыка тихой, зимний сад за окном утопал в ночи. Страшная сказка все больше напоминала волшебную.

Миранда почему-то не представляла, как все это будет. Она не знала, каковы в любви аппиры, но ей и сравнивать-то было не с чем. За всю жизнь у нее был один-единственный мужчина — Торвал Моут, ее муж.

Он был намного старше, она влюбилась в него еще студенткой, когда он возил их группу на Меркурий. Его тогда еще умиляла девушка, которая все время отставала и терялась, у которой постоянно ломалось снаряжение, под которой все осыпалось, и на которую все падало. Это потом он от этого озверел.

Торвал привык все за нее решать и все за нее делать. Он давно жил с другой женщиной, но даже оттуда умудрялся ее контролировать и навязывать ей свои решения. Ни один ее поклонник ему не нравился, и он умел расстроить все ее отношения с ними в зародыше. Миранда смогла избавиться от его влияния, только улетев на Пьеллу.

Все это было слишком давно: Земля, Торвал, молодость… Для нее с тех пор прошла уже вечность, она была совсем другая. Все было странно и неожиданно, и страшно и сладко. Азол, видимо, тоже плохо представлял, что из этого получится.

— Иди ко мне, — позвала она этого дикого аппирского льва, нерешительно стоящего посреди своей мерцающей спальни, и зажмурилась, как будто прыгает в пропасть.

Лев оказался вполне ручным. Он не съел ее, не искромсал клыками, не разорвал когтями ее кожу. Он вообще был совершенно не таким, как она думала. И не таким, как Торвал.

Прежде всего она поняла, что они никуда не торопятся. Что совсем не нужно после двух-трех глубоких поцелуев раздвигать колени. Можно еще долго просто наслаждаться друг другом. Это было для нее непривычно. Торвал всегда ставил себе задачу и стремился как можно оптимальнее и быстрее ее выполнить. И от нее требовал того же. Таким он был не только в любви, вообще по жизни.

«К черту Торвала!» — подумала Миранда, убирая косматую гриву Кера с его лица, ей нравились его грубые черты, нравилось, что он так непохож ни на кого, особенно на ее бывшего мужа. И она, как, наверно, все женщины на свете, уже заглядывала вперед. Она думала, как трудно ей будет расстаться с ним утром, забыть все это и жить по-прежнему: в своих заботах и без его любви.

Азол приподнял ее над собой на вытянутых руках, потом положил ее на подушки и склонился над ней, и тем вернул ее к настоящему.

— Мне казалось, что твое тело — белое как мрамор, — сказал он, — и такое же холодное. А оно такое горячее и нежное.

— А я думала, — призналась она, — что ты просто возьмешь меня и изнасилуешь.

— А я что делаю? — засмеялся он, склоняясь еще ниже.

— Я не знаю, что ты делаешь, — она закрыла глаза, — но мне так хорошо с тобой… там, в подземелье у тебя был такой колючий свитер, помнишь? И сам ты был такой колючий…

— Я был зол на тебя как черт.

— И я совсем-совсем тебе не нравилась?

— Мне было жаль тебя. Ты дрожала как мышонок.

— От холода.

— Ну, конечно. Не от страха же…

Потом они уже ничего не говорили. Их губы слились, их тела соединились, и все было прекрасно, она даже не думала о грустном пробуждении. Но перед ней почему-то все время возникал образ Патрика с возмущением на лице: «С этим типом — только через мой труп!» Миранда с горечью сознавала, что так оно всё и вышло. И через его труп. И с этим типом. Вот такие бывают непослушные матери.

Если б не это, если б не боль, с которой она жила уже полгода и с которой свыклась, как с чем-то неизбежным, наслаждение могло бы быть намного большим. Удовольствие мешалось с горечью, создавая такой немыслимый букет, что хотелось плакать. Она тихонько вытерла глаза.

— Что с тобой? — испуганно посмотрел на нее Азол, — я… был груб?

— Ты был великолепен, — улыбнулась она сквозь слезы. Это нервное.

— Прости, — сказал он почему-то, обнял ее, уткнулся губами в ее волосы и так и заснул.