С минуту она молча смотрела на него, потом пошла одеваться. Все платья почему-то перестали подходить. Лауна разглядывала себя в зеркале и не нравилась себе. Чего-то недоставало. А ей хотелось выглядеть очень эффектно. Наконец она достала свое любимое красное платье с золотой тесьмой. Оно хорошо подчеркивало грудь и облегало бедра.
Коэм взглянул на нее и потерял дар речи. Но она не успела насладиться его изумлением, потому что он сказал:
— Лау, сделай одолжение, надень что-нибудь другое.
— Почему?! — вспыхнула она.
— Видишь ли, красный цвет никто не носит. Особенно в театр.
— Как не носит? Почему не носит?
— Это неприлично. Лучше уж пойти голой, чем в красном платье.
Краска все больше заливала ее лицо.
— Это же цвет Намогуса! У нас он считается самым благородным!
— Лауна, пойми, мы же не на Тритае.
— Я поняла. Я стою тут перед тобой, провинциальная дура, неприлично одетая, в жутком красном платье. Ты это хотел сказать?
— Я не хотел тебя обидеть.
Она отвернулась и убежала к себе. Ни в какой театр ей идти уже не хотелось. Было очень унизительно чувствовать себя просто дикаркой. На Тритае она была гонимой, но принцессой, знатной дамой, которая сама диктовала моду. Она считалась весьма образованной девушкой и знала все тонкости этикета. А здесь ей постоянно приходилось сталкиваться со своей провинциальной отсталостью, как бедной родственнице.
— Лауна, возьми себя в руки, у нас мало времени.
Коэм был задрапирован в белую тогу, черные волосы зачесаны назад и прижаты серебряным обручем.
— Что мне надеть? — спросила она сквозь зубы.
— Позволишь дать тебе совет?
— Только не утомляй меня вашим нудным этикетом! Открой шкаф и выбери.
— Хорошо.
Он открыл шкаф и критически осмотрел содержимое. Лауна молча наблюдала за ним.
— Вот это все я бы выбросил. Это тоже. В этом можно пойти в кафе или прогуляться. Это — ничего, но тебе оно не идет, лучше тоже выбросить…
К счастью у нее оказалось все-таки несколько достойных платьев. К украшениям Коэм отнесся более лояльно: отец заказывал их для нее в лучших магазинах Вилиалы, а драгоценные камни, как известно, из моды не выходят.
В театре настроение у нее было скверное. Она все время присматривалась к другим женщинам и старалась понять, что у нее не так, чем она хуже этих вилиалийских цивилизованных красавиц?
Платья на многих были всех оттенков зеленого. Очевидно, было модно, чтобы цвет платья совпадал с цветом кожи, и складывалось впечатление, что длинные до пояса украшения висят на голом теле. Лауна до такой смелости дошла бы вряд ли, ее вполне целомудренный белый наряд украшали только бриллиантовая брошь и распущенные белые волосы.
— И что? — спросила она, прогуливаясь с Коэмом по фойе, — тебе вот это нравится?
— Спорить с модой бесполезно, — философски заметил он.
Они заняли места в удобных креслах амфитеатра. Впереди была сцена с голограммой горной долины. Вокруг все еще рассаживались. Лауна осмотрелась по сторонам.
— Где режиссерская ложа?
— Оглянись, — сказал Коэм.
Она оглянулась. Как раз в это время в центральной ложе, разделявшей амфитеатр на две части, появились рослые мужчины, похожие на охранников, а за ними — маленькая, хрупкая женщина. Все тут же стали восторженно ей аплодировать.
Она была светленькая, изящная, с маленьким птичьим личиком, с короткими черными волосами, модельно подстриженными, в узком фиолетовом платье и почти без украшений. Красавицей ее назвать было нельзя, просто изящная, со вкусом женщина. Она повернула голову, что-то сказала охраннику, села, посмотрела в зал и совершенно четко напомнила Лауне ее служанку Аурис. Маленькую, забитую, бессловесную Аурис, которую одели, причесали и научили себя вести.
— Коэм, она сюда смотрит, — предупредила Лауна.
— Очень хорошо. Я хочу, что б она тебя заметила.
— Зачем?
— Я собираюсь говорить с ней о тебе. И о твоем отце.
— Не понимаю, чем она может нам помочь? Неужели у твоей жены такая влиятельная должность?
— У моей бывшей жены, — поправил Коэм, — сейчас она жена Анавертивааля.
— Что?!
— Седьмая по счету, — усмехнулся он.
— Представляю, каково тебе обращаться к ней с просьбой!
— Ладно, не рассыплюсь.
Свет медленно начал гаснуть. Зал заполнила чарующая музыка. Когда действие началось, Коэм встал и вышел. Она видела его в ложе. Видела, как надменно и сдержанно говорила с ним эта женщина. Великий Намогус, разве можно было от нее чего-нибудь добиться?!
В антракте он вернулся. Хмурый, но горем не убитый.
— Она попробует, — сказал он шепотом.
— Ты серьезно? — изумилась Лауна.
— Я редко ее прошу о чем-то.
В конце второго действия появился и сам Анавертивааль. Он гордился своей седьмой женой и приезжал получать предназначенные ей аплодисменты. Лауна увидела сухопарого черного старика с седыми перышками на голове. Он что-то говорил Иримисвээле на ухо. Та смотрела в зал.
Лауне стало обидно за Коэма, которого так расчетливо променяли на какого-то старикашку, пусть даже Проконсула и пусть даже во имя высокого искусства. Коэм тоже смотрел не на сцену, а куда-то себе под ноги.