А потом меня обхватили под мышки, подняли и понесли, все еще барахтающуюся, и помогли встать на песок.
Я прижалась щекой к крепкому плечу, чувствуя стук сердца и крепкое объятие сильных рук.
– Было так холодно, – пробормотала я. – Такое сильное течение.
– Все хорошо. Я рядом.
Но меня будто все еще тащило назад, не отпуская. Если б не он… я бы ничего не смогла сделать. Мне не удалось бы вырваться. Как не удалось и Беатрис.
– Так ее правда больше нет? – подняв голову к нему, спросила я. – Она бы не смогла…
– Да, ее нет, – подтвердил Эван.
Меня трясло от холода и шока, а еще от жалости к Беатрис и ее затуманенному разуму.
– Пора возвращаться. – Он снова взял меня за руку и крепко сжал, уже осторожнее шагая к лестнице. Почти все камни уже погрузились под воду, волны заливали берег и части каменистого склона, пенясь уже у колен.
– А мои босоножки? – глупо спросила я.
– Смыло, – просто ответил Рочестер. На подъеме осколки камней больно впивались в ступни, но он по-прежнему крепко держал меня за руку, а у подножия лестницы остановился: – Я понесу тебя. Тут много заноз. – Эван подхватил меня на руки, и я обняла его за шею, не осмеливаясь даже взглянуть вниз, на шаткие крутые ступени.
Уже слышался лай Минни и Микки и вторящего им Пилота: все трое послушно ждали наверху. Эван опустил меня на ноги, и я открыла ворота. Стоило нам ступить на знакомый мыс, как собаки окружили нас, нервно вертясь под ногами и фыркая.
Прохладный ветерок обдувал лицо, а меня била бесконтрольная дрожь.
– Тебе нужно скорее согреться, – сказал он. Нам обоим.
Снова взяв меня за руку, Эван повел меня к дому, через двери, ведущие в Морскую комнату. Идти было больно, прилипший к ступням песок мешал, меня трясло, а больше всего не хотелось отпускать его руку – так мы и поднялись, сначала на первый этаж, а потом выше, по коридору в его спальню. Широкая теплая ладонь крепко обхватывала мою.
Его комната в точности повторяла покои Беатрис, только в серебристых и зеленовато-серых тонах, с современной мебелью и горами книг повсюду. Стеклянные стены, в отличие от комнат Беатрис, не были занавешены, а, наоборот, открывали вид на утесы, море и небо.
Мы подошли к огромной кровати, и сердце заколотилось быстрее. Но он провел меня дальше, в ванную комнату – альков с обширной полузакрытой душевой, построенной из того же камня, что и бассейн. Он притянул меня к себе и нажал на панель: горячий водопад хлынул сверху вместе с клубами пара, окутывая нас мягким роскошным теплом.
Я вздохнула от удовольствия. Какое восхитительное чувство. Пронизывающий до костей холод наконец начал таять. Будто мраморная статуя внутри меня, согретая теплом, ожила. Пигмалион, вспомнилось мне. А, нет, это же имя скульптора, а не статуи, в которую он был влюблен.
И я рассмеялась от этих глупых мыслей, позволяя брызгам смыть песок и кусочки водорослей, прилипших повсюду. Эван тоже смеялся, встряхиваясь, как попавший под дождь хищник или как Пилот, отряхивающийся после прыжка в бассейн. Пар поднимался вокруг нас, точно туман в дождливом лесу, и на камнях играли крошечные радуги.
– Лучше? – спросил он.
– Гораздо.
Эван погладил меня по мокрым волосам, откинув их за плечи. Вода мягко струилась по нам. Я не могла отвести от него взгляда. Черные глаза смотрели на меня в ответ из-под густых слипшихся ресниц, на которых поблескивали капельки. Внутри меня все перевернулось.
Более прекрасного лица я не видела никогда.
Я не могла остановиться. Потянувшись к нему, обхватила его лицо ладонями, притянула к себе и жадно поцеловала, со страстью, которая все это время крепла во мне.
«Если поддаться чувству и эндорфинам, то потом вообще разум потерять можно».
К черту предупреждения Кейко. К черту все, кроме этих мгновений.
Он поцеловал меня в ответ столь же страстно. Я принялась нетерпеливо расстегивать пуговицы его мокрой рубашки и наконец провела руками по обнаженной груди, касаясь упругих мускулов под теплой влажной кожей. Его руки прижали меня к себе еще крепче.
Схватив за запястье, он потянул меня за собой, прочь из душа и обратно в спальню, к той огромной кровати, на которую мы и упали, судорожно хватаясь за одежду друг друга и отчаянно целуясь.
Рядом завибрировал телефон, и Эван, точно подчиняясь рефлексу, повернул голову.
Я напряглась.
Зазвонил второй телефон, на столе в другой части комнаты.
– Тебя потеряли, – заметила я.
– Они всегда звонят. Сейчас выключу.
Он скоро уезжает, мелькнуло в голове. В Сан-Франциско. Где живет Лилиана Греко.
Я села и запахнула полы расстегнутой рубашки.
– Что такое? – Он взял меня за плечи. – Я же сказал, что они больше не помешают.
– Дело не только в этом, – покачала головой я.
– А в чем?
Все еще слишком много вопросов. Слишком много нужно узнать.
– Послушай, – мягко произнес он. – Джейн, для нас нет препятствий. Моя жена мертва. Она покончила с собой семь месяцев назад. Я имею право желать кого-то еще. И ты можешь желать меня – если ты в самом деле этого хочешь.
– Дело не в этом. Просто… – Я не могла подобрать слова.
Выражение его лица стало более жестким.
– Ты мне не доверяешь.