– Сейчас два, «Бичкрафт» и «Муни». Мы полетим на «Муни», он четырехместный, быстрый и удобный. Тебе понравится.
Я немного нервно кивнула. Никогда еще не летала на личных самолетах.
– А ты тоже в шестнадцать научился летать?
– В одиннадцать. Впервые полетел один в двенадцать. В Боливии, в дикой местности. Мои родители по работе жили в самых отдаленных местах – священных, куда обычно не ведут дороги, только тропы для мулов и лам. Уметь водить самолет было жизненно необходимо, и для меня это казалось естественным – как ездить на велосипеде для других ребят.
Он впервые за все время упомянул своих родителей и детство.
– Звучит как хороший способ повзрослеть, – заметила я.
– Так и было. Очень хороший способ.
– А реактивным самолетом ты управлять можешь? – помолчав, спросила я.
– Теоретически да. Но лицензии у меня нет. Я собирался поступить в военно-авиационное училище ВВС после колледжа, но они отозвали свое согласие. Сказали, что я стал слишком нестабильным.
– Это правда?
– Я только что убил родителей. Ты как думаешь?
Меня пробрала ледяная дрожь.
– Ты серьезно?
– Да. Я знал, что в их самолете была неисправность. И не сказал им.
– Почему?
– Без веской причины. – Эван свернул на узкую двухполосную дорогу, вдоль которой тянулись пыльные кустарники. – Я летал на нем накануне. Легкий двухместный самолет, «Пайпер Супер Каб», вездеход повышенной прочности. Мое сиденье скользнуло назад во время полета, совсем чуть-чуть, но на долю секунды я потерял контроль над управлением. В тот вечер я не спал допоздна, напился, а утром с похмелья просто не мог подняться. Они улетели на раскопки без меня. И не вернулись.
– Это все? Скользнувшее назад кресло?
– Если потерять контроль даже на долю секунды, можно войти в пике. Мои родители были отличными пилотами, но отцу уже было семьдесят два, а маме пятьдесят девять. У них уже не было реакции двадцатилетнего.
– Но ты не можешь знать наверняка, что именно это произошло.
– Не могу, – неожиданно ровным, лишенным эмоций голосом подтвердил он.
«Они исчезли. А он получил деньги. Знакомо?» – повторил в голове голос Рика Мак-Адамса.
Мы подъехали к воротам в заборе из рабицы, у которого стоял знак: «Авиация Альта Виста». Невысокая башня, с десяток алюминиевых ангаров, а перед одним – белый с сине-зелеными полосами самолет, ухоженный, поблескивающий. Эван подъехал к нему, и мы вышли.
Паренек с длинными волосами подошел к нам с доской-планшетом, и они с Эваном обошли самолет вокруг, проводя осмотр и проверку. Потом Эван помог мне забраться и пристегнул ремни безопасности. Сам забрался на место пилота, пристегнулся, передал мне наушники и проверил приборы.
Неожиданно в наушниках раздался его голос:
– Над холмами немного потрясет, но, как только выйдем из турбулентности, дальше нас ждет спокойный полет.
Мотор зарычал, начал крутиться винт, и самолет вырулил на полосу, разрезая воздух. Нос поднялся, и мы оторвались от земли. Самолет потряхивало и болтало, крылья дергались туда-сюда с каждым порывом ветра, и я изо всех сил вцепилась в края сиденья.
Но потом мы перелетели за хребет и заскользили над ослепительно-бирюзовым, отливающим серебром океаном, и я ослабила хватку.
– Это просто невероятно, – выдохнула я.
Лицо Эвана сияло, как у мальчишки.
– С этим ничто не сравнится. Если б я мог жить в воздухе, я бы так и делал.
– Ты, наверное, был в прошлой жизни птицей. Ястребом или орлом.
– Скорее стервятником.
– Нет, не стервятником. Они летают слишком низко над землей.
Он рассмеялся и поднял нос самолета вверх, и мы поднялись выше, чем летают орлы. Я почувствовала, как исчезают все мои подозрения и вопросы остаются там, внизу, на земле. Показывая то на одну, то на другую часть неровной береговой линии, Эван объяснял, где синклинальные складки земной коры, где остались следы разрушившихся вулканов, а где проходят линии разлома при землетрясении.
– Очень впечатляющий урок природоведения, – оценила я. – Жаль, что Софии нет.
– Ее ждет такой же урок, когда я возьму ее с собой.
Очень быстро мы начали снижаться над пригородами Лос-Анджелеса. Связавшись с авиадиспетчерской службой, Эван получил разрешение сесть в аэропорту СантаМоники. Самолет приземлился с глухим толчком и, немного проехав по полосе, остановился.
Мы устроились в поджидавшем нас черном «Шевроле Субурбан». Яркий свет Лос-Анджелеса, разноцветный, точно леденцы, так отличался от затянутого туманами Биг-Сура. До отеля, многоуровневого здания на океанском побережье, мы доехали быстро. Эван зарегистрировал нас и передал мне электронный ключ.
– Разные номера? – уточнила я.
– И, боюсь, разные этажи. Увидимся в лобби через два часа, – рассеянно ответил он, уже погрузившись в бесконечно поступающие звонки и сообщения.
Мой номер оказался на третьем этаже: небольшой, красиво обставленный люкс, больше в стиле Хэмптон[13]
, чем природный дизайн в духе западного побережья. Вид на белый, точно сахарный, пляж, полоску океана и прибрежную дорожку.