Призрак Оперы

– Плевать мне на правительство!.. – решительно заявил Ришар. – Нам не требуется больше четырех конюших для двенадцати лошадей.

– Одиннадцати! – поправил его старший конюший.

– Двенадцати! – повторил Ришар.

– Одиннадцати! – настаивает Лашеналь.

– Но господин администратор сказал мне, что у вас двенадцать лошадей!

– Было двенадцать, но осталось одиннадцать после того, как у нас украли Цезаря! – И господин Лашеналь изо всех сил стегает себя по сапогу.

– У нас украли Цезаря! – воскликнул господин администратор. – Цезаря – белую лошадь из «Пророка»!

– Второго такого Цезаря нет! – отрезал старший конюший. – Десять лет я провел у Франкони и повидал немало лошадей! Так вот, второго Цезаря не найти! И у нас его украли.

– Каким образом?

– Понятия не имею! Никто ничего не знает! Вот почему я пришел просить вас уволить всю конюшню.

– А что они говорят, ваши конюшие?

– Глупости. Одни обвиняют статистов. Другие утверждают, будто это привратник администрации.

– Привратник администрации? Я ручаюсь за него, как за самого себя! – возмутился Мерсье.

– Но в конце-то концов, господин старший конюший!.. – воскликнул Ришар. – Есть же у вас какие-то мысли на этот счет!..

– Да, есть одна! Одна есть! – неожиданно заявил господин Лашеналь. – И я ею с вами сейчас поделюсь. У меня нет сомнений. – Господин старший конюший подошел вплотную к директорам и шепнул им на ухо: – Это сделал Призрак!

Ришар так и подскочил.

– Ах, и вы тоже! Вы тоже!

– Что значит – и я тоже? Вещь вполне естественная…

– Но как же так, господин Лашеналь! Как же так, господин старший конюший…

– Я говорю то, что думаю, после того, что видел…

– И что же вы видели, господин Лашеналь?

– Я видел, вот как вижу вас сейчас, черную тень, вскочившую на белую лошадь, как две капли воды похожую на Цезаря!

– И вы не бросились вдогонку за этой белой лошадью и черной тенью?

– И бросился вдогонку, и кричал, господин директор, но они мчались с бешеной скоростью и исчезли во тьме подземной галереи.

– Прекрасно, господин Лашеналь, – сказал, поднимаясь, господин Ришар. – Можете идти. Мы подадим жалобу на Призрака…

– И уволите конюшню!

– Решено! До свидания, сударь!

Господин Лашеналь откланялся.

Ришар кипел от ярости.

– Рассчитайте этого болвана!

– Это друг правительственного представителя! – осмелился вымолвить Мерсье.

– К тому же он имеет привычку пить аперитив у Тортони в обществе Лагрене, Шолля и Пертюизе, охотника на львов, – добавил Моншармен. – На нас накинется вся пресса! Он расскажет историю с Призраком, и все станут над нами потешаться! А если мы будем выглядеть смешными, нам конец!

– Ладно, оставим это, – согласился Ришар, думая уже о чем-то другом.

В эту минуту дверь распахнулась: судя по всему, ее не охранял привычный цербер, ибо на пороге с письмом в руке неожиданно появилась мадам Жири и затараторила:

– Пардон, прошу прощения, господа, но сегодня утром я получила письмо от Призрака Оперы. Он велел мне зайти к вам: вы вроде бы собирались мне что-то… – Она не закончила фразу – увидела лицо Фирмена Ришара: оно было ужасно.

Почтенный директор Оперы готов был взорваться. Но пока охватившее его бешенство внешне выражалось лишь пунцовым цветом разъяренного лица и блеском мечущих молнии глаз.

Он не произнес ни слова. Просто не в силах был говорить. Зато тело его внезапно пришло в движение. Сначала левая рука ухватила бесцветную личность мадам Жири, заставив сделать ее столь неожиданный поворот, столь стремительный пируэт, что та отчаянно завопила; затем правая нога, правая нога все того же почтенного директора запечатлела свой след на черной тафте юбки, которой, безусловно, никогда еще не доводилось претерпевать такого надругательства, да к тому же в подобном месте.

Все произошло настолько быстро, что мадам Жири, снова очутившись в коридоре, чувствовала себя как бы оглушенной и, казалось, ничего не понимала. А когда поняла, здание Оперы огласилось ее возмущенными криками, яростными протестами, смертными угрозами. Понадобилась помощь трех парней, чтобы спустить ее в административный двор, и двух полицейских, дабы вынести ее на улицу.

Примерно в это же время Карлотта, проживавшая в маленькой гостинице на улице Фобур-Сент-Оноре, позвонила горничной и потребовала принести ее корреспонденцию. Среди всех прочих писем она обнаружила одно анонимное, в котором говорилось:

«Если сегодня вечером вы надумаете петь, опасайтесь великого несчастья, которое может произойти в тот самый момент, когда вы будете петь… вас ждет несчастье пострашнее смерти».

Угроза эта была начертана красными чернилами, неуверенным, «палочным» почерком.

Прочитав письмо, Карлотта потеряла аппетит и отказалась от завтрака. Оттолкнув поднос, на котором камеристка подала ей дымящийся шоколад, она села в кровати и глубоко задумалась. Не в первый раз получала она письма подобного рода, но никогда еще не доводилось ей читать столь угрожающего.