Призрак Оперы

Нет, о нет: будет мне
Слишком много в том чести!
Не блещу я красою
И, право же, не стою
Рыцарской руки! –

Карлотту встретили оглушительным «браво».

Это было до того неожиданно и неуместно, что те, кто ничего не знал, переглянулись, задаваясь вопросом, что происходит, и акт опять закончился без всяких происшествий. И тогда все решили: «Значит, надо готовиться к следующему акту». Некоторые из тех, кто был, верно, осведомлен лучше других, утверждали, будто «гвалт» начнется во время баллады «О фульском короле». Они поспешили ко входу абонированных зрителей, дабы успеть предупредить Карлотту.

Во время этого антракта директора покинули ложу, чтобы поподробнее разузнать об истории с заговором, о котором говорил управляющий, но вскоре вернулись на свои места: они лишь пожали плечами, посчитав все это чепухой. Однако первое, что они увидели, войдя в ложу, была коробка английских конфет. Кто принес ее сюда? Они расспросили билетерш. Никто ничего не знал. Снова повернувшись к бортику, они заметили рядом с коробкой английских конфет бинокль. Директора переглянулись. Смеяться им расхотелось. На память пришли слова мадам Жири… К тому же они ощутили рядом с собой некое странное дуновение… Пораженные, они молча заняли свои места.

Сцена представляла сад Маргариты.

Расскажите вы ей,
Цветы мои…

Пропев эти первые строки с букетом роз и сирени в руках, Кристина, подняв голову, заметила в ложе виконта де Шаньи, и с той минуты всем показалось, что голос ее звучит не так уверенно, не так кристально чисто, как обычно. Что-то, неведомо что, приглушало, отягощало ее пение… В нем ощущались волнение и страх.

– Странная девушка, – довольно громко заметил сидевший в партере друг Карлотты. – Один вечер пела божественно, а сегодня чуть ли не блеет. Ни опыта, ни метода.

Вы шепните тайком,
Шепните ей,
Что никак не решаюсь
Я во всем ей признаться…

Виконт закрыл лицо руками. Он плакал. Позади него граф в сердцах покусывал кончик уса и, пожимая плечами, хмурил брови. Граф, обычно такой корректный и сдержанный, верно, был в ярости, если так открыто выражал обуревавшие его чувства. И было от чего прийти в ярость. Он видел, в каком отчаянном состоянии вернулся брат из недолгого и таинственного путешествия. Объяснения, которые за этим последовали, ни в коей мере не успокоили графа, и, желая знать, чего следует ожидать, он попросил свидания у Кристины Дое. Та имела дерзость ответить, что не может его принять – ни его, ни брата. Он заподозрил гнусный расчет. Граф не мог простить Кристине того, что она заставляет страдать Рауля, а главное, не мог простить Раулю, что он страдает из-за Кристины. Ах! Напрасно он проявил интерес к этой малютке, чей триумф на один вечер оставался для всех необъяснимым.

Если ж к милым устам
Вас приблизит случайно,
Поцелуй мой горячий
Передайте вы ей.

– Ну и плутовка, – проворчал граф, не в силах понять, чего она хочет, на что может надеяться… Она была чиста, говорили, будто у нее нет ни друга, ни просто покровителя… Этот Северный ангел, должно быть, себе на уме!

А Рауль, закрывшись руками, как занавесом, скрывавшим его детские слезы, думал лишь о письме, которое получил сразу же по возвращении в Париж, куда Кристина вернулась раньше его, сбежав из Перро, словно воровка какая:

«Мой дорогой старинный дружок, надо набраться мужества не встречаться больше со мной и не разговаривать… Если любите меня хоть немного, сделайте это ради меня, ради той, которая никогда вас не забудет, мой дорогой Рауль. А главное, никогда больше не приходите в мою гримерную. Речь идет о моей жизни. И о вашей тоже.

Ваша маленькая Кристина».

Гром аплодисментов… Это Карлотта вышла на сцену.

Акт в саду развивался с обычными перипетиями.

Когда Маргарита закончила балладу «О фульском короле», ей устроили овацию; новая овация ожидала ее после сцены с драгоценностями:

Ах, смешно, смешно смотреть мне на себя!
Это ты ли, Маргарита?..

Отныне уверенная в себе, уверенная в друзьях, сидевших в зале, исполненная веры в свой голос и свой успех, ничего более не страшась, Карлотта отдалась роли целиком – со страстью, восторгом и упоением. Игра ее не знала ни удержу, ни стыдливости. То была уже не Маргарита, то была Кармен. Тем не менее разразилась буря аплодисментов, и дуэт с Фаустом, казалось, предвещал ей новый успех, но тут произошло вдруг что-то невероятное.

Фауст опустился на колени:

Нет!.. Умоляю я, постой!
Дай мне тобой налюбоваться!..
При свете звезд ночных
Не в силах я, поверь,
Я не в силах оторваться
От чудных глаз твоих!

Маргарита отвечала: