Призрак Оперы

Она считала, что вокруг нее плетутся нити заговора завистников, и постоянно твердила, будто у нее есть тайный враг, который поклялся погубить ее. Уверяла, что против нее замышляют недоброе, кто-то строит козни и в ближайшие дни разразится скандал; однако она не из тех женщин, кто даст себя запугать, – добавляла всякий раз Карлотта.

Но истина заключалась в том, что если козни и имели место, то строила их сама Карлотта против несчастной Кристины, которая даже не подозревала об этом. Карлотта никак не могла простить Кристине успеха, которого та достигла, заменив ее без всякой подготовки.

Когда ей рассказали о поразительном приеме, оказанном ее дублерше, Карлотта сразу же вылечилась от начинавшегося бронхита и приступа недовольства администрацией и не проявляла более ни малейшего поползновения отказаться от роли. С тех пор она изо всех сил старалась «задушить» свою соперницу, заставив могущественных друзей воздействовать на директоров, с тем чтобы те не давали Кристине возможности нового триумфа. Некоторые газеты, которые начали воспевать талант Кристины, ограничивались теперь прославлением Карлотты. Наконец, в самом театре знаменитая дива не скупилась на самые оскорбительные слова в адрес Кристины, пытаясь доставить ей тысячу мелких неприятностей.

У Карлотты не было ни души, ни сердца. Это был всего-навсего инструмент! Правда, инструмент чудесный. Ее репертуар включал все, что может польстить честолюбию великой артистки как у немецких мастеров или итальянцев, так и у французов. Никогда до сего дня Карлотта не фальшивила, и всегда у нее хватало голоса при исполнении любого пассажа из ее огромного репертуара. Словом, инструмент был мощный, широкого диапазона и поразительной точности. Но никто не сказал бы Карлотте того, что Россини говорил Краусс, когда она спела для него по-немецки «Темные леса…»: «Вы поете с душой, моя девочка, и душа ваша прекрасна!»

Где была твоя душа, о Карлотта, когда ты танцевала в притонах Барселоны? Где была она, когда позже, в Париже, на жалких подмостках ты пела свои бесстыдные куплеты вакханки мюзик-холла? Куда девалась твоя душа, когда перед мастерами, собравшимися у одного из твоих любовников, ты заставила звучать этот послушный инструмент, чудесное свойство которого заключалось в том, что он с одинаковым совершенством мог изливать в звуках как возвышенную любовь, так и самую низкую оргию? О Карлотта, если когда-нибудь у тебя была душа, ты обрела бы ее вновь, став Джульеттой, Эльвирой, Офелией и Маргаритой! Ведь другие сумели подняться и не из таких низов, как ты, ибо искусство, а также любовь очистили их!

По правде говоря, когда я думаю обо всех мелких колкостях и пакостях, которые приходилось сносить в ту пору Кристине Дое от Карлотты, мне трудно сдержать свою ярость, и неудивительно, что мое возмущение выливается в несколько пространных замечаниях по поводу искусства вообще и пения в частности, вряд ли они понравятся почитателям Карлотты.

Итак, поразмыслив над угрозой, содержавшейся в только что полученном странном письме, Карлотта встала.

– Там видно будет, – сказала она. И с решительным видом произнесла по-испански несколько заклятий.

Первое, что она увидела, высунув нос в окно, был катафалк. Похоронный катафалк и письмо убедили ее, что в этот вечер она действительно подвергается серьезной опасности. Созвав всех своих друзей, она сообщила им, что на вечернем представлении ей грозят неприятности по милости Кристины Дое, и заявила, что следует хорошенько проучить эту девчонку, заполнив зал ее собственными поклонниками, то есть поклонниками Карлотты. А у нее их хватает, не так ли? Она рассчитывает на них, дабы противостоять всяким случайностям и заставить умолкнуть смутьянов, если, как она опасалась, те начнут скандалить.

Личный секретарь господина Ришара, явившийся справиться о здоровье дивы, вернулся в полной уверенности, что чувствует она себя превосходно и что, «будь она даже при смерти», вечером непременно споет Маргариту. И так как секретарь от имени своего начальства настоятельно советовал диве не совершать опрометчивых поступков, никуда не выходить и остерегаться сквозняков, после его ухода Карлотта не могла не сопоставить столь необычные и неожиданные рекомендации с угрозами, заключавшимися в письме.

Было пять часов, когда она получила по почте новое анонимное письмо, написанное тем же почерком, что и первое. Оно было кратким. В нем всего-навсего говорилось:

«Вы простужены и если будете благоразумны, то поймете, что стремиться петь сегодня вечером – чистое безумие».

Карлотта усмехнулась, пожав плечами, к слову сказать великолепными, и попробовала взять две-три ноты; это ее успокоило.