И в этот момент… в этот самый момент произошло что-то, как я уже сказал, что-то ужасное…
…Зал поднялся в едином порыве… В своей ложе оба директора не могут сдержать крика ужаса… Зрители и зрительницы переглядываются, словно спрашивая друг у друга разъяснения столь неожиданного явления… На лице Карлотты написано жесточайшее страдание, в глазах застыло безумное выражение. Несчастная выпрямилась с полуоткрытым ртом, едва успев пропеть о том, что «сердца голос тайный ей тихо о чем-то говорит…» Уста ее безмолвствовали,
Ибо из уст этих, созданных для гармонии, этого подвижного инструмента, ни разу ее не подводившего, великолепного органа, воспроизводившего прекрасные звуки, труднейшие аккорды, самые мягкие модуляции, самые пылкие ритмы, дивного человеческого механизма, которому, чтобы стать божественным, не хватало лишь небесного огня, ибо только он порождает истинное волнение и возвышает души… так вот из этих уст выскочила…
Из этих уст выскочила…
…
Ах, ужасная, безобразная, чешуйчатая, ядовитая, покрытая слизью, брызжущая пеной, визгливая жаба!..
Как она туда попала? Как зацепилась за язык? Подобрав задние лапки, чтобы прыгнуть повыше и подальше, она незаметно выбралась из гортани и… квак!
Квак! Квак!.. Ах, это ужасное квак! Фальшивая нота!
Ибо, надеюсь, вы поняли, что о жабе речь ведется лишь в переносном смысле. Ее не было видно, но зато – кошмар! – было слышно! Квак! Фальшивая нота!
Зал словно бы оказался забрызган грязью. Никогда даже на берегу извергающих подобные звуки прудов земноводное не прорезало ночь более ужасным кваканьем.
И разумеется, никто его здесь не ожидал. Карлотта все еще не верила ни горлу своему, ни ушам. Упавшая к ее ногам молния поразила бы ее меньше, нежели эта квакающая жаба, выскочившая из ее уст.
К тому же молния ее бы не обесчестила. В то время как притаившаяся на языке жаба приносит певице бесчестье, заставляя фальшивить. Некоторые от этого умирают.
Боже мой! Кто бы мог подумать?.. Она преспокойно пела: «И сердца голос тайный мне тихо о чем-то говорит!» Пела, как всегда, без усилий, с такою же точно легкостью, с какою вы, например, говорите «Добрый день, сударыня, как вы себя чувствуете?»
Не стоит отрицать, что существуют самонадеянные певицы, которые не умеют рассчитывать силы и в своей гордыне слабым голосом, отпущенным им небесами, желают достичь исключительного эффекта, беря ноты, недоступные им от рождения. Вот тогда-то небеса и посылают им в наказание жабу, певицы об этом не ведают, а жаба, притаившись во рту, заставляет их фальшивить – квак! Это всем известно. Но никто и мысли не мог допустить, что Карлотта, в голосе у которой было по меньшей мере две октавы, может сфальшивить.
Невозможно забыть ее звенящие фа и неслыханные стаккато в «Волшебной флейте». Все помнили «Дон Жуана», где ее Эльвира восторжествовала однажды, взяв си-бемоль, которое не могла взять ее подруга донна Анна. Тогда что же в самом деле означает это фальшивое «квак» в конце такого негромкого, спокойного, без всяких подвохов «тайного голоса, тихо о чем-то говорившего ее сердцу»?
Это было неестественно. Тут не обошлось без колдовства. Жаба наводила на мысль о том, что дело нечисто. Жалкая, несчастная, отчаявшаяся, убитая горем Карлотта!..
В зале нарастал шум. Случись такая история с кем-нибудь другим, его бы освистали! Но в отношении Карлотты, чей безупречный инструмент ни у кого не вызывал сомнений, никто не испытывал гнева, а только горестное изумление и страх. Такого рода ужас должны были бы испытать люди, доведись им присутствовать при катастрофе, оторвавшей руки Венере Милосской! Но они-то ведь смогли бы увидеть нанесенный удар и понять…
А тут? Какая-то непонятная жаба!..
Поэтому в течение нескольких секунд Карлотту мучил вопрос, действительно ли она слышала собственными ушами ноту, сорвавшуюся у нее с языка, – да и можно ли назвать нотой этот звук? Можно ли вообще назвать это звуком? Любой звук – это все-таки музыка, тогда как услышанный ею адский шум… Она хотела убедить себя, что ничего такого не было, просто произошел мимолетный обман слуха, не имеющий ничего общего с вероломным предательством голосового аппарата…