Призрак Оперы

– Что мне было угодно! – вышла из терпения Кристина. – Не находите ли вы, сударь, что этот допрос затянулся?.. Что касается меня…

Рауль, разволновавшись, испугался, как бы она не произнесла слова окончательного разрыва, и прервал ее:

– Прошу прощения, что позволил себе говорить так, мадемуазель. Вы прекрасно знаете, какое искреннее чувство заставляет меня в данный момент вмешиваться в то, что меня, безусловно, не касается! Но позвольте рассказать вам, что мне довелось увидеть, а видел я больше, чем вы думаете, Кристина, или полагал, что вижу, ибо, по правде говоря, в такой истории начинаешь не доверять собственным глазам…

– И что же вы, сударь, видели или полагали, что видите?

– Я видел ваш самозабвенный восторг при звуках голоса, Кристина! Голоса, исходившего из стены, а может быть, из гримерной или какого-нибудь помещения по соседству… Да, ваш самозабвенный восторг!.. Потому-то я и боюсь за вас!.. Вы находитесь во власти опасных чар!.. А между тем, судя по всему, вы сами отдаете себе отчет в обмане, раз сказали сегодня, что никакого Ангела музыки нет. В таком случае, Кристина, почему вы и на этот раз последовали за ним? Почему вы встали с сияющим лицом, будто в самом деле услышали ангелов?.. Ах, Кристина, этот голос крайне опасен, если даже я, пока слушал его, был настолько заворожен, что вы исчезли у меня на глазах, а я не могу понять, каким образом это произошло!.. Кристина! Кристина! Во имя неба, во имя вашего отца, который пребывает теперь на небесах и который так вас любил и меня любил, Кристина, скажите мне, вашей приемной матери и мне, кому принадлежит этот голос! И вопреки вам мы вас спасем!.. Ну же, Кристина! Имя этого человека?.. Того самого человека, который имел смелость надеть на ваш палец золотое кольцо!

– Господин де Шаньи, – холодно заявила девушка, – вы никогда этого не узнаете!..

Тут послышался резкий голос госпожи Валериус, внезапно вставшей на сторону Кристины при виде того, с какой враждебностью ее воспитанница разговаривает с виконтом:

– А если она его любит, этого человека, господин виконт, вас это опять-таки не касается!

– Увы, сударыня, – смиренно продолжал Рауль, не в силах удержать слез. – Увы! Думаю, Кристина действительно его любит. Все об этом говорит, но не только в том причина моего отчаяния, главное, в чем я не уверен, сударыня, – достоин ли тот, кого любит Кристина, ее любви!

– Об этом пристало судить только мне, сударь! – молвила Кристина, глядя в глаза Раулю, причем лицо ее выражало сильнейшее раздражение.

– Когда, – продолжал Рауль, чувствуя, что силы покидают его, – чтобы обольстить девушку, прибегают к столь романтическим приемам…

– Мужчина бывает ничтожным либо девушка совсем глупой, не так ли?

– Кристина!

– Рауль, почему вы осуждаете человека, которого никогда не видели, кого никто не знает и о ком вы сами ничего не знаете?..

– Нет, Кристина. Нет… Мне известно по крайней мере имя, которое вы собираетесь скрыть от меня навсегда… Вашего Ангела музыки, мадемуазель, зовут Эрик!..

Кристина тотчас выдала себя. На этот раз она стала белой как полотно.

– Кто вам это сказал? – пролепетала она.

– Вы сами!

– Каким образом?

– Жалея его в тот вечер, вечер костюмированного бала. Разве, придя в свою гримерную, вы не сказали: «Бедный Эрик!» Так вот, Кристина, рядом находился бедный Рауль, который вас слышал.

– Стало быть, вы второй раз подслушивали за дверью, господин де Шаньи!

– Я был не за дверью!.. Я был в гримерной!.. В вашем будуаре, мадемуазель.

– Несчастный! – простонала девушка с невыразимым ужасом. – Несчастный! Вы хотите, чтобы вас убили?

– Возможно!

Рауль произнес это «возможно» с такой любовью и отчаянием, что Кристина не могла сдержать рыданий.

Взяв его за руки, она взглянула на него с несказанной нежностью, и под этим взглядом молодой человек почувствовал, что боль его стихает.

– Рауль, – сказала она, – вам следует забыть мужской голос, и не вспоминать его имя, и никогда не пытаться проникнуть в тайну мужского голоса.

– Значит, эта тайна столь ужасна?

– Ужаснее на земле не бывает!

Молодые люди умолкли. Рауль был страшно удручен.

– Поклянитесь мне, что не сделаете ничего, чтобы «узнать», – настаивала Кристина. – Поклянитесь, что не войдете больше в мою гримерную, пока я не позову вас.

– Вы обещаете звать меня хоть иногда, Кристина?

– Обещаю.

– Когда же?

– Завтра.

– Тогда я тоже клянусь вам!

Это были их последние слова в тот день.

Он поцеловал ей руки и ушел, проклиная Эрика и обещая себе быть терпеливым.

Глава XII Над люками

На другой день он снова увидел ее в Опере.

Она по-прежнему носила на пальце золотое кольцо. Но была нежной и доброй. Говорила с ним о его планах на будущее, о его карьере.

Он сказал ей, что отъезд полярной экспедиции ускорен и что через три недели, самое позднее через месяц он покинет Францию.

Она чуть ли не весело уговаривала его рассматривать это путешествие как этап на пути к будущей славе. И когда он отвечал, что слава без любви не имеет в его глазах притягательной силы, назвала его ребенком, чьи горести обязательно пройдут.