Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Зной становился невыносимым. Приближалась гроза, и все хотели, чтобы она разразилась как можно скорее. Море оставалось еще спокойным, но воздух потяжелел, и мы чувствовали как он давит на наши легкие. Было похоже, что на всем белом свете хорошо только Старому Бобу, который вновь появился у входа в грот Большая Барма. Нам показалось, что он танцует. Но нет, вероятно, он просто держит речь перед какой-то невидимой нам аудиторией. Но перед какой? Мы наклонились над бруствером, но, увы, листья пальм мешают нам разглядеть этого человека. Наконец аудитория Старого Боба начинает двигаться и приближается к черному профессору, как окрестил его Рультабиль. Оказывается, это не один, а два человека. Госпожа Эдит! Да, это она с томным видом опирается на руку своего мужа. Но мужа ли? Нет, это не Артур Ранс. На чью же руку с такой томной грацией опирается наша хозяйка?

Рультабиль обернулся и поискал вокруг нас кого-нибудь, кто мог бы нам это разъяснить: Бернье или Маттони. Бернье как раз вышел на порог Четырехугольной башни, и Рультабиль сделал ему знак подойти.

— Кто это с госпожой Эдит? — спросил мой друг. — Вы его знаете?

— Этот молодой человек? — Бернье ни минуты не колебался. — Это князь Галич.

Рультабиль и я посмотрели друг на друга. Правда, мы никогда еще не видели князя Галича издали и не предполагали, что у него такая походка. Кроме того, он не казался мне настолько высоким. Рультабиль понимает мои сомнения и пожимает плечами.

— Хорошо, Бернье, спасибо, — говорит он.

Мы продолжаем смотреть на госпожу Эдит и ее кавалера.

— Хочу сказать только одно, — замечает Бернье, перед тем как уйти, — не нравится мне этот князь. Уж больно он сладкий, и волосы у него слишком светлые, и глаза чересчур голубые. Говорят, что он русский. В позапрошлый раз, когда его ждали к завтраку, господин и госпожа Ранс не решались садиться без него за стол. И вдруг приносят телеграмму из Москвы — князь просит его извинить, так как он опоздал на поезд.

И Бернье, посмеиваясь, отправился к порогу своей башни. Мы по-прежнему смотрим на берег. Госпожа Эдит и князь продолжили прогулку по направлению к гроту Ромео и Джульеты, а Старый Боб внезапно перестал жестикулировать и направился к замку. Войдя, он пересек двор, и мы ясно увидели, что старик уже не смеется. Старый Боб стал печальным и замолчал! Мы окликнули его, но он нас не расслышал. Внезапно его охватил приступ бешенства. Держа в вытянутой руке старейший череп человечества, он злобно ругает свое сокровище, уходит в Круглую башню, и гневные раскаты его голоса продолжают раздаваться оттуда. Можно подумать, что он бьется о стены.

В этот момент старинные часы Нового замка пробили шесть и прогремел первый раскат грома. Горизонт потемнел.

Конюх Вальтер — добрый малый, глуповатый, но вот уже много лет бесконечно преданный своему хозяину — Старому Бобу, — прошел через арку садовника, пересек двор Карла Смелого и направился к нам. Он протянул одно письмо мне, другое — Рультабилю и отправился к Четырехугольной башне. Рультабиль поинтересовался, что ему там надо, и Вальтер ответил, что несет Бернье почту для господина и госпожи Дарзак. Все это по-английски, так как Вальтер понимает только этот язык. Но и мы достаточно знаем английский, чтобы его понимать. Вальтеру поручено разносить почту, с тех пор как дядюшке Жаку запрещено отлучаться из привратницкой у входа. Рультабиль забрал у Вальтера письма и заявил, что передаст их сам.

Первые капли дождя упали на землю.

Мы направились к двери господина Дарзака. В коридоре верхом на стуле сидел Бернье и спокойно курил трубку.

— Господин Дарзак все еще у себя? — поинтересовался Рультабиль.

— Он не двигался с места, — ответил Бернье.

Мы постучали и услышали, как открывается задвижка, ибо Рультабиль настойчиво требовал запирать дверь изнутри, если кто-нибудь входил в комнаты.

Господин Дарзак занимался корреспонденцией. Он устроился за столиком и писал, сидя лицом к двери.

Проследите, пожалуйста, внимательно за всеми нашими действиями. Рультабиль, прочитав свое письмо, ворчит, что оно подтверждает полученную им утром телеграмму и торопит его возвращение в Париж. Газета непременно желает отправить своего корреспондента в Россию. Господин Дарзак равнодушно просмотрел два-три письма, которые ему передали, и сунул их в карман. Я прочел и показал Рультабилю полученное мной сообщение парижского приятеля о том, что Бриньоль просил адресовать его письма в Альпийскую гостиницу Соспеля. Это весьма интересно, и мы решили втроем отправиться в Соспель, как только появится возможность. Выходя из комнаты Робера Дарзака, я заметил, что дверь в комнату его жены открыта. Кажется я уже упоминал, что госпожа Дарзак в это время отсутствовала. Как только мы вышли, Бернье тотчас же закрыл двери на ключ и положил его в карман. Ах, я еще и сейчас вижу, как он кладет этот ключ в свой маленький жилетный карман и застегивает его на пуговицу.