Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Когда мы снова решились выглянуть во двор, там уже никого не было. Наконец мы увидели возвращавшегося Бернье, или, вернее, мы вначале услышали, так как до нас донеслись приглушенные звуки его разговора с Маттони. Затем под аркой что-то скрипнуло и появился Бернье в сопровождении темного расплывчатого силуэта. Вскоре мы разглядели, что это небольшой английский шарабан, который тащил Тоби — пони Артура Ранса. Утрамбованная земля во дворе Карла Смелого позволяла шарабану двигаться совершенно бесшумно, как будто он ехал по ковру. К тому же и пони был так тих и спокоен, словно получил от Бернье соответствующие инструкции. Дойдя до колодца, Бернье еще раз поднял голову и взглянул на наши окна. Затем, ведя Тоби за узду, он подошел к Четырехугольной башне и, оставив шарабан, вошел в дверь. Прошло несколько минут, показавшихся нам, как говорится, вечностью, особенно моему другу, которого внезапно охватила дрожь.

Опять появился Бернье. Он пересек двор и скрылся под аркой. Мы еще больше склонились, чтобы нас не заметили люди, появившиеся на пороге башни. Но они и не думали смотреть в нашу сторону. Из-за туч вышла луна и призрачно осветила море и часть двора Карла Смелого. Стало светлее. Два человека, которые вышли из башни и приблизились к шарабану, двинулись было назад. И тут мы явственно услышали, как Дама в черном произнесла:

— Смелее, Робер, так надо!

Позднее мы спорили с Рультабилем, сказала ли она «так надо» или «это необходимо», но так и не пришли к единому мнению.

— Дело не в смелости, — глухо ответил Робер Дарзак.

Он склонился над каким-то предметом, с большим трудом поднял его и попытался уложить под скамейкой маленького английского шарабана. У Рультабиля зубы буквально стучали от волнения. Насколько мы могли разглядеть, это был мешок. Господин Дарзак с трудом поднял его, и мы услышали глубокий вздох. Опершись о стену башни, Дама в черном смотрела на все происходящее, но помочь мужу и не пыталась.

Наконец Роберу Дарзаку удалось втолкнуть мешок в шарабан.

— Он еще шевелится! — с ужасом произнесла Матильда.

— Это — конец, — ответил Робер Дарзак, вытирая лоб. Он накинул пальто, взял Тоби под уздцы и удалился, махнув рукой Даме в черном. Но она ничего не ответила и не двинулась от стены, как будто ее приковали здесь в ожидании казни. Господин Дарзак казался спокойным. Он распрямил спину и шагал твердо и уверенно, можно сказать, с видом человека, честно исполнившего свой долг. Вскоре он исчез под аркой садовника вместе с шарабаном, а Дама в черном вернулась наконец в Четырехугольную башню.

Я хотел уже выйти из нашего укрытия, но Рультабиль резко меня удержал. И вовремя, так как в это время Бернье показался под аркой и направился вслед за госпожой Дарзак. Когда до закрытой двери ему оставалось уже не более двух метров, Рультабиль медленно отделился от угла и, остановившись между входом и привратником, взял его за руку.

— Пойдемте со мной, — сказал он.

Вслед за Рультабилем вышел и я. Бернье был поражен. В бледном свете луны он посмотрел на нас встревоженными глазами, и губы его прошептали:

— Это большое несчастье!

XII. Невероятное тело

— Большое несчастье, Бернье, произойдет в том случае, если вы не скажете правды, — ответил Рультабиль тихим голосом, — но все обойдется, если вы от нас ничего не скроете. Идемте же.

И он увлек привратника к Новому замку, по-прежнему держа его за руку. Я следовал за ними.

С этого момента рядом со мной был прежний Рультабиль. Теперь, когда он столь счастливо освободился от своих личных переживаний и обрел наконец аромат Дамы в черном, мой друг вновь подключил всю силу своего замечательного ума для борьбы с тайной. И пока жизнь и смерть боролись между собой, вплоть до наиболее драматического момента, вплоть до окончательного объяснения всего происшедшего, Рультабиль ни минуты не колебался на избранном пути. Все его слова и поступки были направлены на то, чтобы спасти нас из ужасного положения, в котором мы оказались после нападения на Четырехугольную башню в ночь с 12 на 13 апреля.

Бернье не сопротивлялся. Он шел впереди нас с опущенной головой, как осужденный, который должен дать отчет судьям. В комнате Рультабиля он сел перед нами на стул. Я зажег лампу.

Молодой репортер не сказал ни слова. Раскуривая свою трубку, он смотрел на Бернье, пытаясь прочесть истину на его лице. Затем он поднял брови, взгляд его прояснился, и, выпустив к потолку несколько клубов дыма, он поинтересовался:

— Скажите, Бернье, как они его убили?

Бернье покачал головой:

— Я поклялся, что ничего не скажу, и я ничего не знаю. Честное слово, я ничего не знаю, господин Рультабиль.

— Тогда расскажите то, чего вы не знаете, — продолжал мой друг, — в противном случае, Бернье, я ни за что не отвечаю.

— За что вы не отвечаете?

— За вашу безопасность, Бернье.

— За мою безопасность? Но я ничего не сделал.

— За нашу безопасность. За безопасность всех нас и за нашу жизнь! — ответил Рультабиль, поднявшись и сделав несколько шагов по комнате. Это дало ему время о чем-то подумать. — Итак, он был в Четырехугольной башне?