Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Разумеется, виконт присутствовал на спектакле и был единственным, кто страдал посреди всеобщего восторга, потому что на пальце Кристины было все то же золотое обручальное колечко.

— Сегодня она снова надела это кольцо, но не ты подарил его. Она снова отдала всю свою душу и опять отдала ее не тебе, — такие слова прошептал на ухо юноше чей-то неслышный голос.

Потом тот же вкрадчивый голос продолжал:

— Если она не расскажет, чем занималась эти два дня, если не скажет, где скрывалась, пойди к Эрику и спроси у него сам!

Он бросился за кулисы и встал на ее пути. Она увидела его, кажется, даже обрадовалась и пробормотала:

— Быстрее! Идемте быстрее!

И увлекла его в артистическую, не обращая внимания на толпу поклонников новой звезды, которые недоуменно перешептывались перед закрывшейся дверью:

— Ах, какой скандал!..

Рауль опустился на колени, клятвенно пообещал, что скоро уедет, и умолял не лишать его больше ни единого часа из того недолгого счастья, которое им оставалось. Она расплакалась. Они обнялись безутешно, как брат с сестрой, которых недавно постигло неожиданное горе и которые встретились, чтобы оплакать дорогого обоим покойника.

Вдруг она вырвалась из нежных и робких объятий юноши и прислушалась к чему-то, слышному только ей, потом молча указала Раулю на дверь. Когда он был на пороге, она сказала, но так тихо, что виконт скорее угадал, чем услышал ее слова:

— До завтра, дорогой мой. И будьте счастливы. Знайте, сегодня я пела для вас.

На следующий день он почувствовал, что прежнее очарование их сладкой лжи исчезло. Они молча, с грустными глазами, сидели в артистической, не зная, что сказать друг другу. Рауль изо всех сил сдерживался, чтобы не крикнуть: «Я ревную! Неужели ты не видишь, как я ревную!» Но она все же услышала эти слова.

Потом она сказала: — Пойдемте прогуляемся на свежем воздухе.

Рауль сначала подумал, что она предлагает ему загородную прогулку, подальше от этого тяжелого мрачного здания, которое он теперь ненавидел как собственную тюрьму вместе с ее неусыпным стражем — тюремщиком по имени Эрик… Однако она провела его на сцену и усадила на дощатое основание фонтана, где они долго сидели в обманчивом покое декораций, установленных для предстоящего спектакля.

На другой день, держась за руки, они бродили по пустынным аллеям сада, где к высоким сводам тянулись деревья, подрезанные умелой рукой декоратора: деревья, навсегда лишенные живого неба, цветов, живой почвы, обреченные никогда больше не вдыхать другого воздуха, кроме спертой атмосферы театра. Юноша избегал задавать ей вопросы, потому что сразу понял, что она на них не ответит, а понапрасну мучить ее он не хотел. Время от времени в отдалении проходил пожарный, который смотрел издалека на их меланхолическую идиллию. Иногда она храбро пыталась обмануть и себя, и своего спутника фальшивой искусственной красотой, созданной человеческим воображением… Ей казалось, что природа не способна сотворить эти ярчайшие цвета и эти необыкновенные формы. Она с восхищением оглядывала все, что их окружало, а Рауль нежно сжимал ее пылающую руку.

— Смотрите, Рауль, — говорила она, — эта сцена, эти деревья, эти кусты, эти роскошные декорации видели самую возвышенную, неземную любовь, созданную поэтами, которые стоят намного выше обычных людей. И наша любовь, Рауль, тоже живет здесь, ибо она так же выдумана, она такая же иллюзия! Увы!

Рауль не отвечал, и тогда она заговорила снова:

— Любви на нашей земле слишком неуютно, давайте же унесем ее на небеса! Вы увидите, как там все легко и просто.

И она повела его еще выше, выше искусственных облаков, висевших посреди живописного беспорядка колосников; она доводила его до головокружения, бесстрашно перебегая по хрупким мостикам арок и сводов, посреди тысяч веревок и канатов, соединенных с бесчисленными шкивами, лебедками, барабанами, посреди настоящего леса ажурных снастей и мачт. Она с удовольствием наблюдала его тревогу и бросала ему с очаровательной гримасой:

— Эх вы, а еще моряк!

Потом они сошли на твердую землю и оказались в каком-то коридоре, который привел их в просторный зал, искрящийся смехом, танцами и детской радостью, прерываемой строгим окликом: «Плавнее, плавнее, девочки! Следите за носком!» Это был детский танцевальный класс, где занимались девочки от шести до десяти лет — уже в декольтированных корсажах, воздушных пачках, белых панталончиках и розовых чулочках; они изо всех сил, до изнеможения перебирали своими худенькими, болевшими от усталости ножками в надежде, что когда-нибудь получат партию корифеи[13], маленькую, но уже самостоятельную роль, а со временем, может быть, сделаются примами-балеринами и будут жить в роскоши… А пока Кристина раздавала им конфеты.