Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Он попытался увести ее, но она отстранилась.

— Нет, — горестно покачала она головой. — Уже поздно. Теперь это было бы слишком жестоко… Пусть он еще раз послушает меня завтра вечером. В последний раз. А потом мы с вами убежим. В полночь вы придете в мою артистическую, ровно в полночь, когда он будет ждать меня в своем доме на озере… И вы увезете меня! Но если я откажусь… Поклянитесь, Рауль, что увезете меня силой, ведь я чувствую, что если вернусь к нему еще раз, то никогда уже не выйду оттуда… — Помолчав, она добавила: — Вам не понять меня.

Потом вздохнула, и ему почудилось, будто у нее за спиной вздохнул кто-то еще.

— Вы ничего не слышали? — И она застучала зубами от страха.

— Нет, — солгал, чтобы ее успокоить, Рауль. — Я ничего не слышал.

— Как это ужасно, — проговорила она, — дрожать от страха все время. Но здесь нам ничего не грозит, здесь мы у себя дома; да, да, здесь мой дом. Еще не вечер, еще светит солнце, а ночные птицы не любят солнца… Я никогда не видела его днем. Должно быть, это мерзкое зрелище, — пробормотала она, передернувшись от отвращения. — Когда я увидела его в первый раз, мне показалось, что он вот-вот умрет.

— Но почему? — быстро спросил Рауль, которому передался ее страх. — Отчего вам так показалось?

— Оттого, что я увидела его лицо! Он едва не умер от отчаяния, когда я увидела его уродство.

На этот раз Рауль и Кристина обернулись одновременно.

— Здесь кто-то есть… — проговорил Рауль. — Кто-то, кто очень страдает… Вы слышали?

— Я уже ничего не понимаю, — каким-то обреченным тоном ответила Кристина. — Даже когда его нет рядом, в ушах у меня звучат его вздохи. Но если вы что-то услышали…

Оба разом поднялись и огляделись вокруг. Они были одни на огромной свинцовой крыше, и это их несколько успокоило.

— Как вы встретились с ним в первый раз? — спросил Рауль.

— Впервые я услышала его три месяца назад и подумала, что певец, чей необыкновенно прекрасный голос неожиданно зазвучал рядом со мной, находится в соседней артистической. Я даже вышла, чтобы увидеть его, и только тут вспомнила, что моя уборная расположена отдельно от других — да вы ведь это знаете — и что за стеной никого быть не может. Но этот голос по-прежнему звучал. Он не только пел — он разговаривал со мной, отвечал на мои вопросы, это был голос человека, с той только особенностью, что он был красив как голос ангела. Как могла я объяснить такое невероятное явление? Представьте, я никогда не переставала думать об «ангеле музыки», которого папа обещал прислать мне после смерти. Я, не стыдясь, рассказываю вам об этом, потому что вы знали моего отца и потому что он любил вас. Когда вы были ребенком, вы, так же как и я, верили в ангела музыки, и я надеюсь, что вы не будете смеяться надо мной. Ведь у меня, друг мой, такая же нежная и преданная душа, как у маленькой Лотты; и уж конечно, жизнь в обществе матушки Валериус не могла лишить меня ее. И вот я, по своей наивности, вручила свою душу этому «голосу», думая, что вручаю ее ангелу. Моя приемная мать, от которой я ничего не скрывала, тоже в чем-то виновата. Она сказала мне: «Это, должно быть, ангел, я в этом уверена, впрочем, ты можешь сама спросить его об этом». Я так и сделала, и этот неземной голос ответил мне, что он — на самом деле ангел, которого я жду и которого обещал прислать ко мне умирающий отец. С того момента мы с «голосом» подружились, и я абсолютно доверяла ему. Он сказал также, что спустился на землю, чтобы я насладилась высшей радостью вечного искусства, и попросил у меня позволения давать мне уроки музыки. Естественно, я с восторгом согласилась и не пропустила ни одного урока, которые он каждый день давал в моей артистической уборной, когда в этом уголке Оперы никого не бывает. Ах, что это были за уроки! Даже вы не можете себе представить, хотя тоже слышали тот голос.

— Да, разумеется, — подтвердил юноша. — А на чем он себе аккомпанировал?