Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты

– Вчетвером: привратник с женой будут на всякий случай наготове. Надеюсь, они нам не понадобятся – вначале. Но привратник может пригодиться потом, в случае убийства.

– Вы полагаете, что произойдет убийство?

– Если преступник захочет – да.

– Почему бы не предупредить папашу Жака? Сегодня вы не собираетесь прибегнуть к его услугам?

– Нет, – резко ответил Рультабийль.

Я помолчал, потом, желая добраться до самых сокровенных мыслей Рультабийля, вдруг спросил:

– А стоит ли предупредить Артура Ранса? Он может оказаться весьма полезен.

– Вот как! – со злостью ответил юный репортер. – Вам хочется посвятить в секреты мадемуазель Стейнджерсон всех на свете? Пойдемте обедать. Пора. Сегодня мы обедаем у Фредерика Ларсана, если, конечно, он все еще не гоняется за Робером Дарзаком. Он ведь не отпускает его ни на шаг. Впрочем, если даже его нет сейчас, то уж к ночи появится наверняка. Вот кого мне хочется оставить в дураках!

Тут мы услышали в соседней комнате шум.

– Должно быть, он, – сказал Рультабийль.

– Забыл у вас спросить: в его присутствии о планах на вечер ни слова, да? – спросил я.

– Разумеется: мы действуем одни, на свой страх и риск.

И вот мы обедаем у Фредерика Ларсана. Он был у себя, сказал, что только что вернулся, и пригласил за стол. Настроение за обедом у всех было прекрасное: я сразу же понял, что это следует отнести на счет уверенности и Рультабийля, и Ларсана в собственной правоте. Рультабийль сообщил Большому Фреду, что я приехал по собственной инициативе и что он задержал меня, чтобы я помог ему доделать большой материал, который он сегодня же вечером должен передать в «Эпок». По его словам выходило, что я уеду сегодня одиннадцатичасовым поездом и заберу с собой его статью, в которой он прослеживает основные события, происшедшие в Гландье. Ларсан улыбался этим словам, как человек, которого не проведешь, но который из вежливости никак не комментирует вещи, его не касающиеся. Необычайно осторожно выбирая слова и даже интонации, Ларсан с Рультабийлем завели беседу о появлении в замке Артура Ранса, о его прошлом в Америке, которое им хотелось бы знать лучше, в особенности все, что касается его отношений со Стейнджерсонами. В один из моментов разговора Ларсан словно почувствовал какую-то боль и с усилием проговорил:

– Мне кажется, господин Рультабийль, что в Гландье нам осталось сделать немного и долго мы здесь не проживем.

– Я такого же мнения, господин Фред.

– Стало быть, вы полагаете, друг мой, что дело закончено?

– Да, думаю, закончено, и выяснять нам больше нечего, – ответил Рультабийль.

– Вы знаете виновного? – поинтересовался Ларсан.

– А вы?

– Знаю.

– Я тоже, – признался Рультабийль.

– Интересно, это один и тот же человек?

– Не думаю, если вы, конечно, не изменили своего мнения, – произнес юный репортер и с нажимом добавил: – Господин Дарзак – честный человек.

– Вы в этом уверены? – спросил Ларсан. – Я вот уверен в противном. Значит, бой?

– Да, бой. И победа будет за мною, господин Ларсан.

– Молодости свойственно не сомневаться ни в чем, – заключил Большой Фред, с улыбкой пожимая противнику руку.

– Ни в чем! – словно эхо повторил Рультабийль.

Ларсан поднялся, чтобы распрощаться с нами, но вдруг схватился руками за грудь и покачнулся. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на Рультабийля. Знаменитый сыщик был необычайно бледен.

– Что же это такое? – простонал он. – Неужели я отравился?

Он растерянно взглянул на нас. Мы принялись его расспрашивать, тщетно – опустившись в кресло, он молчал. Мы не могли вытянуть из него ни слова. Волнуясь и за Ларсана, и за самих себя, потому что ели то же, что он, мы принялись хлопотать вокруг него. Боли Ларсан, похоже, больше не ощущал, но голова его тяжело склонилась к плечу, веки сомкнулись. Рультабийль наклонился и стал слушать сердце. Когда мой друг выпрямился, его лицо было столь же спокойно, сколь взволнованным казалось недавно.

– Он спит, – сообщил журналист и, затворив дверь в комнату Ларсана, увел меня к себе.

– Снотворное? – спросил я. – Мадемуазель Стейнджерсон желает усыпить сегодня всех?

– Быть может, – ответил Рультабийль, думая о чем-то своем.

– А мы-то? Мы? – воскликнул я. – Кто поручится, что мы тоже не проглотили снотворное?

– Вы плохо себя чувствуете? – хладнокровно поинтересовался Рультабийль.

– Вовсе нет!

– Вас клонит в сон?

– Никоим образом.

– Ладно, друг мой, покурите-ка лучше эту превосходную сигару, – предложил он и протянул мне отборную гавану, которой угостил его Робер Дарзак, а сам раскурил свою неизменную трубку.

Так, не произнеся ни слова, мы просидели в комнате до десяти. Рультабийль беспрерывно курил, сидя в кресле с нахмуренным лбом и отсутствующим взглядом. В десять он разулся и сделал знак, чтобы я тоже снял обувь. Когда мы остались в носках, Рультабийль сказал, но столь тихо, что я скорее угадал, чем услышал:

– Револьвер!

Я вынул из кармана револьвер.

– Заряжайте! – приказал он.