Призрак Проститутки

Последние две недели ушли у нас на развлечения. Приобщившись к слежке, мы разделились на группы по трое и упражнялись, следуя за инструктором (или «целью») по улицам и магазинам Норфолка. Пришлось много и быстро ходить и подолгу стоять перед витринами магазинов, в стеклах которых отражалась улица. Наш руководитель, он же Указатель, должен был находиться ближе к «цели», а Связной и Резервный наблюдали за выходами из зданий. Мы общались при помощи сигналов. Стой. Иди направо. Иди налево. Ускорь шаг. «Иди медленнее» обозначалось следующим манером: снимаешь шляпу, прислоняешься к стене, останавливаешься у пожарного гидранта, сморкаешься, завязываешь шнурки на ботинке и — самое любимое — ковыряешь указательным пальцем в ухе.

Вскоре мы забыли о сигналах и вовсю махали друг другу или мчались галопом. Вбежав в универмаг следом за «целью», мы неизменно теряли его у лифта. Если Указателю удавалось снова заметить «цель», то Резервный или Связной, как правило, терялись на одном из поворотов. Когда же «цель» наконец замечал Указатель, игра заканчивалась. Каждый час мы возвращались к подъезду Норфолкской городской ратуши, чтобы взять новую «цель».

В тот вечер в клубе был устроен кутеж. Шутили, разыгрывали друг друга. Дикс и один из специалистов по взрывам заложили в туалете патрон со сжатым воздухом и подсоединили его с помощью проволоки к концу бара. Задействовать его следовало через пятнадцать минут, но когда Розен отправился в туалет, чтобы, как он имел глупость выразиться, «оставить там нечестивое нечто», цепь замкнулась. Патрон взорвался. Возникшим гейзером «цель» подняло в воздух с сиденья. В результате Розен был такой мокрый, что ему пришлось бежать в барак переодеваться. «Следопыты в Кэмп-Пири не дремлют!» — стало боевым кличем Дикса.

А тем временем настоящие взрывы прокатывались ночью по лесу, где проходили учения, и парашютисты падали ночью с неба, и мужчины с вымазанным сажей лицом вбегали в клуб, заглатывали пиво и снова убегали. Годы спустя, когда я отправлялся во Вьетнам, меня пригласил бывший однокурсник по Йелю, ставший продюсером, посмотреть его картину, и я увидел заснятый бой. Это было в известной мере подготовкой к Вьетнаму и, безусловно, напомнило мне Ферму. В войне было много эффектных моментов, которые случались время от времени и почему-то были более для нее характерны, чем смерть. «Смерть — это цена, которую платишь за удовольствие, получаемое от войны», — сказал один из наших наиболее прожженных инструкторов, и я вспоминал его слова в те вечера, когда так весело проводил время в Сайгоне.

А сейчас, в эти бесконечно долгие августовские вечера, я чувствовал себя ребенком, который в остаточном пылу летних игр вбегает в дом и захлопывает за собой дверь. Наши упражнения по слежке требовали нервного напряжения, были, пожалуй, унизительны и в целом неудачны, но в нас рождалась истерия, характерная для такой работы. Мы ведь все равно что снимались в кино. Став тенью человека, ты словно действовал во сне.

Другая жертва отправилась в уборную клуба, села на «трон» и вскочила с него насквозь мокрая. Мы хохотали, и весь вечер провели под знаком наводнений. Розен, переодевшись в сухое, присоединился к нам, накачался пива и по глупости сказал Батлеру:

— Ну и дурацкую же шутку ты сыграл с приятелем. Малость перебрал!

— Молокосос, подставляй задницу, — сказал Батлер. — Я покажу тебе, что значит перебрать.

Он произнес это так громко, что все вокруг слышали. Розен, который обычно с железным лицом выслушивал своих мучителей, на сей раз чуть не сорвался.

— Знаешь, Дикс, в тебе нет ничего человеческого, — выдавил он из себя и не без достоинства покинул клуб.

Батлер покачал головой.

— Хаббард, я же относился к нему как к брату, — сказал он.

— Ну, я бы не хотел быть твоим братом, — сказал я.

— Мой старший брат загонял меня в угол и трахал так, что я однажды шмякнул камнем его по голове. Мне было четырнадцать. А твой старший брат что с тобой делал?

— У меня только младшие братья.

— И ты их трахал? — спросил Дикс.

— Нет.

— Потому что еще не стал настоящим мужиком?

— Мои братья — двойняшки. Спутать можно.

Он рассмеялся. И хлопнул меня по спине. В глазах у него горел огонек, от которого у меня взмокли ладони. К моему удивлению, однако, он вздохнул.

— Ну ничего, Арни отойдет. Вопрос в том, как мне с собой быть. Слишком я становлюсь стар, чтоб войти в легенду.

Не знаю, какой след в жизни Батлера оставила эта сцена, а вот с Розеном случилась беда в ту ночь, когда мы пытались перейти восточногерманскую границу (по варианту Кэмп-Пири). Во-первых, весь день шел дождь. В лесу было грязно, в воздухе полно мошкары. Ночное небо затянули облака. Приходилось идти только по компасу, а это процесс медленный, чреватый ошибками.