Призрак Проститутки

— Низкопробный, трусливый, неблагодарный мерзавец. Извини, занесло: я ведь говорю о великом американце. — Харви рыгнул и снова наполнил стакан мартини. — Так вот, — продолжал он, — я сказал, что мы поведем атаку с двух направлений. С одной стороны, будем оказывать давление на старшего контролера, а с другой — посмотрим, на что годится твоя сеть.

— Сэр?

— У меня есть подозрение, что КУ/ГАРДЕРОБ совсем недавно прошел подготовку. Иначе быть не может. Уж очень глупая у него была телеграмма. Ты, может, даже знаешь его. Я хочу, чтобы ты вошел в контакт с некоторыми твоими однокурсниками, проходившими вместе с тобой тренировку на Ферме. Довольно скоро ты получишь список тех, кто был распределен в Змеиную яму.

Я почувствовал, как у меня за ушами потекли струйки пота.

— Я могу получить пару фамилий, — сказал я, — но сумею ли я выяснить в архиве их клички? Такой запрос со стороны младшего офицера может выглядеть странно.

— Откровенно говоря, даже мне не очень удобно запрашивать архив о нескольких кличках. Только в том случае, если мы одержим победу. Ну а этого я не могу знать заранее. Я, безусловно, не хочу привлекать большое внимание к липовой операции. Но, малыш, мы и не станем обращаться в архив. Мы воспользуемся Пропускной.

— А что это такое? — спросил я.

— Ты незнаком с названием, — сказал он, — но скорее всего сам принимал в этом участие. Никто из вас, младших офицеров, не раскрывает другому свою переметную суму, однако половина из вас собирает клички как автографы. Исследования показывают, что половина американцев, сражавшихся во Второй мировой войне, не могла выстрелить в солдата противника. Слишком многое из десяти заповедей засело в их нервной системе. А половина новичков в этой нелепой Фирме не может сохранить собственную тайну. Они впитали в себя предательство с молоком матери. — Он на мгновение задумался. — И с дерьмом отца. — Вот тут уже следовало выпить. Стакан с мартини, приплясывая, добрался до рта. — Повстречайся с теми, кто к тебе расположен, — сказал Харви. — Залезь в переметные сумы своих дружков. — Он кивнул. — Кстати, а какая у тебя кличка?

— Вы же знаете, шеф. ВКью/СТАРТЕР.

— Я имею в виду, какой она была в Технической службе?

— Извините, сэр. Этого я не могу вам открыть.

Он кивнул.

— Подожди, вот мы тебя поджарим, — сказал он.

3

За темными стеклами «кадиллака» Харви полуденный Берлин, казалось, был погружен в предвечерние сумерки. Площадки, очищенные от строительного мусора, и ампутированные зады домов выглядели зеленовато-серыми — того цвета, в какой были окрашены стекла пуленепробиваемых лимузинов. В таком свете мир мог бы казаться мрачным, но в это утро я почти не видел его. Все мое внимание было обращено на то, чтобы не пропустить ни одного слова Билла Харви.

К тому времени когда мистер Харви закончил излагать процедуры, каким мне надлежало следовать для раскрытия того, что в случае успеха завершилось бы для меня западней, я уже совладал с собой, и голос мой хотя и звучал хрипло, но не дрожал, а пот не тек с меня ручьями. Я чувствовал себя примерно так же, как вскоре почувствую, впервые очутившись в постели с женщиной. Как ни странно, но я уже давно жаждал активной деятельности на этом поле брани. Какая-то частица меня говорила: «Я рожден для этого. Природой мне предопределено быть двойным агентом».

Я не сомневался в том, что я для этого создан. Хью Тремонт Монтегю и Уильям Кинг Харви служили одному и тому же флагу, а я — в том-то и суть — был разным для каждого из них. Быть двойным агентом, работая на западных немцев и на восточных, возможно, и опасно, но, окажись ты между ФСИ и Штази или между Монтегю и Харви, умение соблюдать равновесие будет зависеть от твоего ума. Какой же это дьявольский стимул!

Моя внутренняя жизнь, конечно, претерпевала взлеты и падения. Сидя за своим столом, я чувствовал такую злость на несправедливость происходящего со мной, что вынужден был сбежать в мужскую уборную, чтобы охладить свой пыл, плеская в лицо холодной водой. Однако на лице, смотревшем на меня из зеркала над раковиной, не заметно было никакого напряжения. Передо мной было гладкое лицо Хаббарда. Мой старший кузен Колтон Шейлер Хаббард, хранитель семейных поверий, сказал однажды: «За исключением Смоллиджа Кимбла Хаббарда и, пожалуй, твоего отца, во всех нас остальных нет ничего особенного. Мы просто то, что можно назвать l’home moyen sensuel[24]. Для нас характерна одна общая черта, Херрик. Мы, Хаббарды, никогда не показываем, что у нас внутри. Это преимущество, которое ставит нас над другими. Уж ты мне поверь».

И в плане практическом он был прав. Несмотря на все волнения, на меня смотрел из зеркала шустрый молодой человек с живыми глазами и отнюдь не плаксивым ртом. Я вспомнил другие случаи, когда внутренне я был совершенно спокоен и не чувствовал себя изможденным, а в зеркале было изможденное, надутое лицо, словно я еще не сбросил с себя вчерашней усталости. Мог ли я считать приятное лицо в зеркале защитной маской? Неплохо выглядеть оживленным, когда ты выпотрошен.