Призрак в Лубло

С этими словами он взял одну из бутылок и ударил горлышком о край стола так, что оно отлетело в сторону; потом вылил пенящееся пиво в большую кружку. В таких случаях пиво обходится дороже, потому что нужно платить и за разбитую бутылку, но, как говорится, у кого имеются деньги, тому и море по колено.

Обидевшись, девушка пошла к дому, вызывающе и кокетливо покачивая бёдрами. Золотые серёжки позвякивали у неё в ушах. Волосы у неё опять были не подобраны, не сколоты гребнем, а заплетены в две длинные косы, завязанные лентами. «Раз ты так, то и я так», — должна была говорить её походка.

Табунщик пил один, не спеша. Клари, проходя через веранду, напевала: «Знал бы ты, что знаю я, кого верно так люблю. Ты тогда бы так же плакал, как и я…» Вдруг песня оборвалась: девушка скрылась в доме, громко захлопнув за собой дверь. Когда она снова вышла, на столе перед табунщиком стояли уже три пустые бутылки с отбитыми горлышками. Она взяла их и вместе с осколками стекла положила в передник. После трёх бутылок пива и у парня изменилось настроение. Он вдруг обнял девушку за талию, когда Клари стала подметать возле стола.

Девушка даже не рассердилась.

— Можно с тобой говорить по-дружески? — спросила она.

— Всегда можно было, можно и теперь. Что же ты хотела сказать?

— А ты спроси что-нибудь.

— Почему у тебя заплаканы глаза?

— Потому, что я очень счастлива. Ко мне сватается жених.

— Кто такой?

— Старый вервельдский корчмарь. Вдовец. У него денег куры не клюют.

— И ты пойдёшь за него?

— Как же мне не пойти, раз берут. А ну, пусти!

— У тебя что ни слово, то ложь.

И он выпустил её из объятий.

— Будешь ещё пить?

— А почему же не пить?

— Смотри, чтобы тебя не разморило после пива.

— Это мне как раз и надо, чтобы охладить свой пыл. А тому, другому, дай вина покрепче, пусть он разогреется, чтобы нам быть друг другу под стать.

Тому, другому, девушка, вероятно, не сказала, что здесь находится Шандор Дечи. Табунщик решил сам дать знать о себе. Он запел насмешливую песенку, которой обычно дразнят пастухов. У Шандора был красивый, сильный голос, вся Хортобадь знала его.

Я пастух из Петри.
Гурт пасу из Петри,
Мой подпасок —
На метели.
Сам же я сплю на постели.

Он придумал хорошо! Ещё не кончилась песня, а из корчмы, точно на зов, уже вышел его милость пастух. Он нёс в одной руке бутылку с красным вином, на горлышке которой был надет стакан, а в другой — дубинку. Бутылку он поставил на конце стола, напротив табунщика, а дубинку положил рядом с его дубинкой и потом уже сел за стол против Шандора. Они не подали друг другу руки, а только молча кивнули головами, остальное, мол, ясно без слов.

— Ты что, приятель, уже вернулся из поездки? — спросил табунщик.

— Опять уеду, если захочу.

— В Моравию уедешь?

— Если не раздумаю, то уеду.

Они выпили.

Немного погодя табунщик снова спросил:

— Ты что же, на сей раз не один поедешь?

— А с кем же мне ехать?

— Я тебя научу: возьми свою родную мать.

— Да она на всю Моравию не променяет место торговки в Дебрецене.

Они выпили ещё раз.

— Так ты, значит, уже распрощался с матерью?

— Да.

— И полностью рассчитался со старшим?

— Рассчитался.

— Ты больше никому не должен?

— Странные ты вещи спрашиваешь! Я не должен даже самому попу. А впрочем, что тебе за дело?

Табунщик покачал головой и отбил горлышко ещё у одной бутылки. Он собрался налить и пастуху, но тот закрыл стакан рукой.

— Что, не хочешь отведать моего пива?

— Я помню правило: «После пива вино — всегда, после вина пиво — никогда».

Табунщик сам выпил всю бутылку до дна и вдруг начал философствовать. Это часто случается с человеком после пива.

— Видишь ли, дружок, ничего нет на свете отвратительнее лжи. Я только раз в жизни солгал, да и то не для собственного спасения. Это и сейчас лежит камнем на моей совести. Чабанам ещё простительно врать, но парню, разъезжающему на коне, — ни-ни! У чабана даже предки, и те лгали. Их праотец Иаков провёл тестя со своим пёстрыми барашками, соврал ему. Он же ослепил своего родного отца рукавицей Исава: ему он тоже врал. Поэтому не удивительно, что все его потомки, пасущие овец, лгут. Ложь под стать чабану, но не пастуху.

Пастух захохотал во всё горло:

— Эх, приятель! Хороший бы вышел из тебя проповедник! Ты проповедуешь не хуже, чем легат из Балмазуйвароша на троицын день.

— Гм, дружок! Для тебя не велика беда, если б из меня вышел хороший проповедник; хуже то, что я мог бы быть и хорошим следователем. Ты говоришь, что никому на свете не должен ни ломаного гроша?

— Никому на свете.

— Правда?

— Правда.

— А это что такое? Ну-ка, глянь, узнаёшь эту бумажку?

Он вынул из кармана злополучный вексель и поднёс его к глазам приятеля.

Лицо пастуха сразу побагровело от гнева и стыда.

— Как он попал к тебе в руки? — воскликнул он и вскочил с места.