Вот он проходит рядом с нею, и она тихо, словно очарованная, протягивает руку, и кажется, будто из нее вылетает мотылек! «Не выпускай!.. — слышит она голос Йошки. — Оторви ему голову… чтобы он не мог улететь… Если что-нибудь поймаешь, не выпускай из рук». И вот-вот она, эта единственная, чистая любовь, самая мучительная и безнадежная, словно тоска по улетевшему мотыльку. И Жужика протягивает руку и кладет ее на плечо парню.
Словно в каком-то кошмаре, Йошка быстро обернулся; он почувствовал ее присутствие и замер, будто громом пораженный. Но Жужика успела отнять руку, и парень, ничего не понимая, уставился в некрасивую черную маску негра. Словом, ничего не произошло, он успокоился, помог сесть в подводу своей жене, а потом и сам стал на колесо, собираясь усесться рядом.
И вот тогда Жужика протянула руку вслед улетающему мотыльку и жалобно вскрикнула, взвизгнула горестно, как отлученный от самки детеныш, как ребенок:
— Йо-о-ошка!
Парень выпрямился, кровь застыла у него в жилах.
Жужика сорвала с себя маску и простерла к нему руки.
— Стойте, вы! — крикнул жених кучеру и спрыгнул с подводы.
Всех охватило страшное волнение.
— Так ты здесь! — И он бросился к девушке.
Схватил ее на руки, расцеловал в обе щеки и крикнул сидевшим на подводе:
— Прошу прощения, почтенная хозяюшка, но мне незачем ехать на хутор! Я парень бедный и хочу жениться на бедной девушке. Да благословит вас бог!
С этими словами он исчез в толпе, и напрасно стали бы искать его в таинственном сиянии луны.
А он бежал, бежал, как счастливое видение со счастливой ношей, прочь, прочь, все дальше и дальше; ему казалось, будто крылья выросли у него за спиной, он словно летел. Ах, как хорошо, как хорошо!.
Над ними с вышины неслась музыка, нежная музыка падающего снега; над их душами витали добрые ангелы и щебетали феи.
— Орут?..
— Затем у них и глотки.
— Оторви ему голову…
— Тогда он не сможет улететь…
— Ну и пусть… пусть не улетает… Что поймаешь, никогда не выпускай из рук.
Сердца их наполняла музыка, а тела судорожно прижимались друг к другу. Снег большими хлопьями падал на неуклюжие дебреценские дома, а добрые ангелы и феи радостно наигрывали звонкую, счастливую мелодию.