Но тут в ворота громко застучал молоток. Игуменья, которая уже поняла, что она здесь лишняя, деликатно попросила позволения удалиться на несколько минут, узнать, что там случилось. А Новоградский с улыбкой заметил на восторги короля:
— У вашего величества, конечно, бескрайние просторы владений, но, чтобы пересадить один полевой цветок, не нужно целой мили для этого, достаточно и маленького цветочного горшка.
Однако король не ответил ему, а поспешил воспользоваться случаем и сам обратился к красавице:
— Это вы и есть знаменитая пани Касперек?
Вдовушка покраснела, вспыхнула до корней волос, решив, что над ней шутят. Выпрямила свой тонкий, как струна, стан, горделиво вскинула голову и на крестьянский манер подбоченилась:
— Она самая, коли хочется знать. Ну и что?
Король смутился от столь непривычных речей. Куда до них вялому лепету Адриенны Лекуврер…
— Вы мне нравитесь, красавица, — сказал король.
Пани Касперек небрежно окинула его взглядом.
— Зато вы мне — нет! И как не стыдно. Пожилой человек да в святом месте, а говорите о таких вещах…
Новоградский не выдержал и гаркнул:
— Ты что? Думаешь, что говоришь? Сам король беседует с тобой, несчастная!
Пани Касперек пристально взглянула своими мечтательными, загадочными глазами на Новоградского, затем рассмеялась, прищелкнула двумя пальцами и сказала:
— Дурачьте кого-нибудь еще, только не меня!
И с совершенно равнодушным видом принялась собирать со стола блюда, тарелки.
К этому времени возвратилась графиня Ганна.
— Может быть, это к нам кто-нибудь? — спросил король.
— Не думаю, ваше величество! Какой-то человек именем короля требует впустить его в обитель.
— Моим именем?! Так ведь я же сам здесь и никаких подобных приказов не отдавал. А ну-ка, Новоградский, идите, узнайте, в чем там дело?
Начальник полиции поспешил к воротам.
— Гром и молния! вы дьявольски ловкий малый, Штранг! — воскликнул он изумленно, увидя, как маленький человечек, круглый, будто колобок, с крошечными темными глазками, вкатывается в калитку.
— Нюх мой привел меня сюда, ваше благородие.
— Но ведь я-то послал вас в Варшаву — все пронюхать о тамошнем виноторговце! Какого же черта вы здесь болтаетесь? Почему не в Варшаве?
— Сейчас все расскажу.
— Давайте, но покороче. Узнали что-нибудь?
— Ничего или чуть больше. Но Черницкий тем не менее подозрительный тип. Изучил я его прошлое. Еще с малых лет был он человеком дурным. Имел на счету множество любовных похождений и всяческих проделок…
— Как и всякий из нас, дорогой Штранг, — спокойно заметил граф.
— В шестнадцать лет влюбился в одну цирковую наездницу, мисс Ролли, бежал с ней, прихватив с собой и кошелек своего папаши, в Милан. Там он выступал в цирке клоуном, затем наездником, пока мисс Ролли не влюбилась в одного молодого маркиза и не оставила его с носом, я имею в виду Черницкого.
— Что ж, обыденная история, — зевнув, сказал Новоградский.
— Между прочим, яблочко недалеко упало от яблони, — продолжал сыщик Штранг. — Отец его тоже был порядочный пройдоха, о матушке-то вообще шла слава, что у нее связь с виноторговцем Каспереком.
— Гм, — гмыкнул начальник полиции. — Ну и что дальше, дорогой Штранг?
— Ну, подобные старые дела, может быть, отношения ко всему этому не имеют… Молодой человек возвратился из Милана и без ума влюбился в некую Марию Яблонскую.
— Черт побери! — живо воскликнул граф Новоградский.
— Продолжайте, дорогой мой Штрангик, продолжайте.
— Но жениться на ней старик ему не разрешил. Один раз даже гонялся за сыном с ножом по всему дому. Не заступись за беднягу один лакей, некий Станислав Кромов, может быть, даже и убил бы сына старик.
— А как выглядит он, этот Черницкий?
— Высокий, плечистый, стройный, краснощекий, здоров как бык, прихрамывает на левую ногу. В общем — красавец в тридцать лет.
— Женат?
— Да. Помирился с отцом и женился по его воле.
— А что стало с Марией Яблонской?
— Ее взял в жены сын того самого Касперека, о котором я только что говорил.
— Ну ладно, — перебил его начальник полиции. — Только не вижу я что-то здесь никаких путей для расследования дела о фальшивых деньгах.
— Здесь и я не вижу. Но ведь и из
— Разумеется.
— Разузнав все это, я принялся изучать самого Черницкого. Виноторговлей он мало занимается, можно даже сказать: плохо идут его дела. Между тем проматывает он невероятные суммы. Жизнь ведет загадочную. То появится, то опять куда-то исчезает. Никто никогда не знает, где он, что с ним… Наблюдал я за его домом, познакомился со слугами, осмотрел у них все деньги, которые из дому выходят. Но эти деньги — все настоящие, не фальшивые…
— Конечно, и я говорил этому дубине Козановичу.