Призрак в Лубло

Цыган-скрипач тихо подыгрывал, подбирая мелодию, и протяжная, грустная песня поплыла по комнатушке, неся с собой чужие вкусы, чужие чувства, чужие ароматы!

Для домочадцев и цыган она была странной и необычной, но Андриша песня брала за сердце, и здоровенный парень вдруг ни с того ни с сего рухнул на стол и зарыдал в голос.

Все растроганно смотрели на Андриша. Жужика подошла к брату и принялась гладить его по голове.

— Эту песню даже сынок мой напевал, – проговорил

Андриш и вновь разразился еще более горькими рыданиями.

— Не печалься, Андришка, – сказал ему цыган, – я вот поговорю с господином главным нотариусом, и мы привезем тебе жену вместе с сыном.

Андриш завопил:

— Ее не надо... Жены не надо, только сына.

Наступила мучительная тишина.

— Ты не любил ее? – спросила Жужика.

Андриш промолчал.

— Любил, – буркнул он погодя, – очень даже любил, да и теперь люблю. Но она жила и думала не по-венгерски, –

только скопидомничала. Жизнь с ней была мне настоящим адом... Матушка, она не понимала меня.

— Она была русской, сынок

— Не русской. Она была моей женой! Ей следовало то же чувствовать, что я чувствую! Думать так, как я думаю!..

Как вы, мамаша. . Но коли я говорил «белое», она говорила «черное». . Руки на себя готова была наложить, если я возражал.

— Ну и пусть ее!

Андриш замолчал.

— Потому я вернулся, матушка моя дорогая, что должен был бежать от жены. А не то с ума сошел бы...

— Что поделаешь, сынок, сердце, оно-то и вернуло тебя к родителям!

— Сердце вернуло, мама, но нужно было спасаться от жены. Мамаша, до самой смерти все буду оплакивать ее. .

Играй, играй. . Да не то! Не венгерскую! А ту, русскую, которую я насвистывал. . ту... которую даже мой сын знает... Он снова закрыл лицо руками и принялся плакать.

Тем временем отрылась дверь и в комнату вошел

Йошка.

Он начал было извиняться, но тут же с удивлением уставился на цыган, на плачущего Андриша, на курящего трубку Пала Хитвеша и на неподвижные, с ужасом устремленные на него глаза Жужики.

Появление Йошки всех смутило. Мать оторопела и отвернулась, отец опустил голову, Жужика словно застыла.

Только Андриш по-прежнему распевал русскую песню.

Йошка почувствовал, какова атмосфера в доме, и заговорил извиняющимся тоном:

— На рассвете ко мне заглянул господин Йона, пришлось пойти с ним на хутор... только вот сейчас вернулся.

С этими словами он подсел к Жужике, на ее же стул, как обычно.

В комнате воцарилась леденящая тишина. Даже Андриш и тот умолк; он совсем загоревал.

— На какой хутор? – резко спросила старуха, сидевшая на лежанке спиной к остальным.

Йошка от резкого тона смутился.

Его тоже охватило общее настроение, и он грубо ответил:

— На хутор Мароти.

Все посмотрели на парня. Даже Жужика и та отпрянула от него, как от заразного больного, которого следует сторониться. Так, значит, это правда?

Старуха встала и стремительно вышла на середину комнаты.

— Послушайте, господин Дарабош! Вот что я хочу сказать. Мне известно, что вы были на хуторе Мароти, но это нам безразлично, господин Дарабош. Наша дочь –

бедная девушка, она пара бедному человеку. Мы не желаем, чтобы ваши родители потом попрекали нас.

Йошка побледнел, немного помешкал, но никто не пришел ему на помощь. Он взглянул на старого Пала

Хитвеша, продолжавшего упорно пыхтеть трубкой; на

Андриша, который не то слышал, не то нет, погруженный в свое горе; на Жужику. сидевшую, опустив голову, на кончике стула.

Все вокруг поплыло у него перед глазами. Он поднял кулак, как бы собираясь стукнуть то ли себя, то ли кого другого.

— Ну, тогда бог с вами, тетушка.

Старуха поспешно ответила:

— Бог с вами, господин Дарабош.

И Йошка ушел как ошпаренный пес. Цыгане, вылупив от удивления глаза, заиграли марш Ракоци.

16

«Разрази господь всех старух, какие только есть на свете, – ругался Йошка на своем грубом дебреценском наречии. – Мало мне воевать со своей матерью да бабкой, –

ведь стоит лишь прийти домой, как даже ад кажется раем!

А тут еще чужая мать набрасывается на меня, как тигрица!»

Он ужасно рассердился, ему противно было даже вспоминать обо всем этом знакомстве. Лицо его горело, глаза налились слезами, и несказанно хотелось излить на ком-нибудь, свой гнев. В конце концов он не сопляк какой-нибудь, над которым можно так издеваться!

Но вокруг не было никого, кроме знакомого старого возницы, почтенного Калаи, который среди ночи застрял в песке и изо всех сил стегал свою единственную худющую клячу.

— Зачем вы обижаете эту несчастную скотину?

Старик остановился, посмотрел на него и с присвистом вздохнул:

— А ты чего ее жалеешь? - сказал он. – Все равно послезавтра с нее сдерут фрак! – С этими словами он снова принялся понукать лошаденку. – Н-о-о, чтоб тебе лопнуть!

Пусть уж отдохнет, что ли?..

И он дал бедняжке немного перевести дух.

Йошка некоторое время молча смотрел, а потом сказал:

— А ну-ка, давайте приподнимем телегу!

Он взял заступ, сунул его в руки старику, сам тоже схватил шест, и они вдвоем уперлись плечами в колеса.

Мало-помалу те подались вперед и выкатились на небольшой холмик.

— Но-о! – заорал возница, и лошадь зашагала с тяжелой поклажей по песчаной дороге.