Призрак в Лубло

воскресенье после обеда, когда у них был сапожник, нежданно-негаданно заявился со своей женой, Пирошкой, Андриш. Удивлению не было конца, поскольку считали, что Андриш не придет к ним всю зиму, но «медведь Архангел» все же явился. На железной дороге его уже только и называли Архангелом, потому что он то и дело принимался рассказывать об Архангельске. Несмотря на угрюмость, он был, в сущности, очень добрый, и его любили сослуживцы.

Жена у него тоже была очень славная, подвижная, постоянно смеялась и болтала. Ей как нельзя лучше подходило ее имя: Пирошка – «красная шапочка».

— Мы так счастливы, матушка, так счастливы, что вы и представить не можете себе.

— Почему это не могу! – надменно ответила ей тетушка

Хитвеш, – С моим сыночком любая барышня была бы счастлива.

Хорошо еще, что Пирошка вообще не умела обижаться.

Может быть, именно счастье делало ее нечувствительной к обиде.

— А как вы познакомились? – спросил сапожник.

— О, это целый роман! – воскликнула Пирошка, – Настоящий роман! Я служила у господина Фанчикаи, от них ушла нянька, вот они мне и сказали, будь, мол, ты кормилицей. А как же мне быть кормилицей, ведь я не могу кормить грудью! – И она с удовольствием захохотала. – Ну, тогда хоть гуляй с ребенком, говорят они. . Что ж, я стала его тепло одевать и каждый божий день вывозила малютку в красиво завешенной кружевами коляске прямехонько на лесную дорогу, там и гуляла с ним под деревьями. А мой муженек был выездным кучером у Дьярмати и возил в ту пору навоз на виноградники. Так вот мы и познакомились.

Это был целый роман! Настоящий роман!

— А вы, господин Хитвеш, счастливы? – спросил сапожник у Андриша, предлагая ему сигарету.

Тот взял одну, закурил и сказал:

— Эх, был бы здесь еще сын мой из России!

Пирошка покосилась на него:

— О! Уж не думаешь ли ты привезти его сюда? Я бы и поцеловать-то его не смогла!

— Моего сына?

— Сына русской женщины! Ну как бы я стала его целовать, мыть...

— Да он не русской женщины сын, а мой.

Все замолчали.

Сапожник первый нарушил молчание:

— Кто любит, тот простит. Я бы женился на Жужике, будь у нее хоть трое детей. И любил бы их.

Пирошка поспешно перевела разговор на другую тему:

— Ох, чуть не забыла! Сегодня объявили о помолвке

Йошки Дарабоша и Марии Мароти.

В комнате сразу стало очень тихо.

Пролети сейчас муха, – хотя среди зимы это было невероятно, – и то было бы слышно.

Первой пришла в себя Жужика.

— Да? – выдохнула она.

— Да-да, в церквушке. Ой, до чего же складно проповедовал священник. Не наш, приезжий из Пешта, – говорил так медленно и все призывал жертвовать бедным, но нам все равно никто ничего не подал.

Волей-неволей пришлось посмеяться.

Только тегушка

Хитвеш была счастлива по-настоящему. Тяжкий камень свалился у нее с сердца. Да еще сапожник, наверное, был не менее счастлив: он тотчас же угостил Андриша сигарой, хотя тот еще не выкурил и сигареты.

23

«Нож! – решила про себя Жужика. – Он сам предлагал мне это».

Она накинула на плечи платок и, выбежав со двора, направилась к улице короля Кароя, чтобы отыскать нож.

Но, придя туда, она застыдилась. Где теперь искать этот нож? Может быть, он уже попал к кому-нибудь на кухню...

Да она и не помнила места, где его выбросила.

— Женится, женится на этой развратнице, на дочери

Мароти! – непрерывно повторяла она и все бежала, не зная зачем, куда, – только прочь, прочь, куда глаза глядят.

Голова у нее раскалывалась, сердце готово было разорваться. Перед глазами плыли темные круги, каждая минута казалась то неимоверно долгой, то пролетала с быстротой молнии.

Она возвращалась домой и туг же убегала; к ней обращались с вопросами, она улыбалась, а когда человек улыбается, его спрашивают: «Почему это у тебя такое веселое настроение?»

Неужто это правда?. Может ли быть, что этот Йошка, который для нее один на всем свете. . Ведь верно. . Она торопливо думала, думала. . Спасибо, она не голодна, она ничего не хочет, она не устала, пусть оставят ее наконец в покое. .

Как сквозь сон она слышит голос:

«Иди, а то там уже горланят». – «Ну и пусть, для того у них и глотки». – «Ох, ты и зубаста...»

Мысли ее метались, как загнанная мышь.

Она не бегала за ним. Всегда была гордой! Сроду ни за кем не бегала. . Он сам пришел к ней. Кто его звал?. Она гонялась за мотыльком. Зачем он пошел следом? «Не выпускай. .» Почему не выпускать?. «Оторви ему голову. .

что поймаешь, то твое. .» А она выпустила. Не оторвала голову. «Тогда бы не болело сердце. .» Жалкий, как он умел льстить! Как он умел смотреть своими паршивыми глазами! Почему она не выцарапала их? Тогда бы он не покинул ее, был бы здесь. Слепой. Можно было бы избить, зарезать, растерзать, надавать пощечин, потом погладить, зацеловать всего, – он бы ничего не видел, и ей бы не было так мучительно стыдно.

Всю ночь Жужика не могла уснуть. Если и случалось на минуту задремать, она тотчас же опять просыпалась в испуге, как будто согрешила. Что делать, что предпринять? В

полночь ее осенила мысль:

«Не один же нож на свете!»