Призрак в Лубло

– Очень просто. Только ты сядь, дружок, не вскакивай до поры до времени. Ведь я же не допрашиваю, а только проповедую. Так вот, тот честный человек, у которого ты оставил этот вексель вместо платы наличными, недавно покупал лошадей из нашего табуна. Он расплачивался векселями. Я спросил у него, что это такое? Он объяснил мне и, между прочим, сказал, будто ты уже знаешь, что это за штука вексель. Он показал мне твою подпись и посетовал, что в векселе допущена некоторая неточность: не обозначено, где следует произвести уплату. Сказано лишь, что на Хортобади, но хортобадьская степь велика. Так вот, я дам тебе эту бумажку, чтобы ты исправил ошибку. Пусть барышник не говорит, что его подвёл хортобадьский пастух. Напиши-ка здесь вот: «Подлежит уплате на Хортобади, во дворе корчмы».

Шандор говорил так мягко, что обескуражил своего дружка. Тот поверил, что речь и впрямь идёт о чести табунщиков и пастухов.

– Ладно. Изволь, для тебя я сделаю это.

Они постучали по столу. Вышла Клари, украдкой наблюдавшая за ними из дверей корчмы. К вящему своему удивлению, она застала парней не дерущимися, а мирно беседующими.

– Милая Клари, принеси нам перо и чернильницу, –

попросил Шандор.

Девушка принесла письменные принадлежности из комнаты городского комиссара.

Потом полюбопытствовала, зачем они понадобились им. Табунщик, ткнув пальцем в бумагу, указал место, где пастух должен писать, и начал диктовать:

– «Подлежит уплате в Хортобади». Это уже есть.

Нужно ещё дописать: «Во дворе корчмы».

– Почему во дворе?

– А потому, что иначе нельзя.

Между тем гроза стремительно приближалась. Вихрь опередил её, серым пыльным облаком окутав небо и землю.

Чайки с криком кружились над рекой Хортобадь. Стаи ласточек и воробьёв спешили укрыться под крышей.

Громкий гул доносился из степи.

– Не пойдёте в корчму? – спросила девушка у пастухов.

– Нет, не пойдём. У нас здесь дела, – отвечал табунщик.

Когда пастух кончил писать, табунщик взял у него перо и, перевернув вексель, написал на обороте красивыми, круглыми буквами свою фамилию и имя.

– Для чего это ты ставишь здесь свою фамилию? –

полюбопытствовал пастух.

– А для того, что, когда настанет срок уплаты по этому векселю, платить эти десять форинтов буду я, а не ты.

– Зачем тебе платить вместо меня?

– Затем, что это мой долг, – сказал табунщик, поднявшись с места и сдвинув на затылок шляпу. Его глаза метали искры.

Лишь при этих словах пастух понял всё и побледнел.

Теперь он уже знал, что его ждёт. Девушка ничего не понимала ни из этого писанья, ни из этой ссоры. Она покачала головой, как бы говоря: «Ну и чудаки!» При этом так и зазвенели её позолоченные серьги. О тебе идёт речь, Жёлтая Роза! О тебе! Табунщик аккуратно сложил вексель и очень вежливо обратился к девушке, протягивая ей бумажку:

– Прошу вас, милая Кларика, будьте так любезны, положите бумажку к себе в ящик. А когда с онодской ярмарки вернётся барышник, господин Пеликан, и заедет сюда пообедать, передайте ему. Скажите, что это от нас обоих, старых однокашников: Ферко Лаца и Шани Дечи. Мы ему сердечно благодарны. Один из нас уплатит, а кто, увидим.

Девушка пожала плечами, странные, мол, люди, даже не дерутся. Пишут на какой-то бумажке свои фамилии.

Она собрала письменные принадлежности и отнесла их обратно в комнату городского комиссара, находящуюся в конце террасы с колоннами.

12

Сохраняя полнейшее спокойствие, табунщик наполнил пивом последнюю кружку. Пастух тоже вылил остатки красного вина в свою чарку. Чокнулись, пожелали друг другу здоровья и разом осушили до дна. Затем табунщик, облокотясь о стол, заговорил:

– До чего же хороша эта большая хортобадьская степь!

– Да, степь большая.

– Мне кажется, она не меньше той степи, по которой

Моисей сорок лет водил иудейский народ.

– Тебе лучше знать. Ты читаешь библию.

– Но как ни велика эта хортобадьская степь, нам обоим всё-таки в ней тесно.

– Я тоже такого мнения.

– Так давай сделаем её попросторнее.

Они схватили со стола дубинки со свинцовыми набалдашниками и быстро зашагали к лошадям. В хортобадьской степи не дерутся пешими. Когда девушка снова вышла из корчмы, оба парня уже вскочили в сёдла. Не говоря ей ни слова, они молча повернулись друг к другу спинами и поскакали в противоположные стороны, один – направо, другой – налево, словно убегая от надвигавшейся грозы.

Удалившись друг от друга шагов на двести, они одновременно оглянулись и повернули своих коней.

Затем, опустив дубинки толстым концом вниз, оба парня галопом помчались друг другу навстречу. То была степная дуэль.

Она не так проста, как кажется! Драться верхом и с саблями – большое искусство. Но сабля, куда бы она ни

угодила, оставляет после себя такую рану, за которую её, саблю, можно только благодарить. Тому же, кто дерётся дубинкой и скачет навстречу противнику, нужно правильно рассчитать удар. Тут не отступают, не прячут голову от удара. Либо пан, либо пропал.