Призрак в Лубло

местных богатеев Ваи, Фай, Бариушей, у которых он, знаменитый портной, в свое время работал. (Все перечисленные аристократы имели владения на землях Кечкемета.) Мастер просил одолжить ему на время в общих с городом интересах домашних швей.

Дамы, покровительницы города, всюду оказались благосклонными к просьбе старого Лештяка. Так что домой он вернулся, везя целую телегу помощниц.

А когда в больших сундуках прибыли дивные ткани для нарядов, закипела под началом Матяша Лештяка лихорадочная работа, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью.

Щелкали ножницы, мелькали в воздухе иглы, и мало-помалу множество шелковых и бархатных лоскутов стали приобретать форму жакеточек, юбочек. А вот это –

будущая жилетка! Ах, какая прелесть! Белое кружево принимает вид воротничка, да такого нежного и пышного, будто пена морская. Ну, а это что за штука с петушиным гребешком, связанная из тысячи маленьких золотых колечек? Это кокошник! Две из «букета» должны быть девушками, а две другие – «вдовушками». Стоит ли упоминать о том, что все девушки и женщины, сколько их было в Кечкемете, только и говорили, что о чудесных нарядах, только о них и грезили во сне и наяву.

Все было бы уже на мази, если бы в дело не вмешались отец Бруно и патер Литкеи. Им-то уж совсем не по душе был план, согласно которому в Кечкемете должен был разместиться турецкий правитель,

пусть даже один-единственный чаус. Да еще по просьбе самого города!

– Не пристало стаду Христову заигрывать с аллахом.

Неверного слугу один хозяин прогонит, а другой откажется взять к себе. Будьте настороже, богобоязненные жители

Кечкемета!

Попы грозили, проклинали, произносили подстрекательные речи против нового бургомистра: он-де на руку туркам играет, хочет выдать неверным город святого епископа Миклоша, продать нехристям невинных дев наших, он задумал лишить нас духовной благодати...

А ведь сердце венгра – что сухой порох: от всякой искры загорается! Число врагов бургомистра росло. На следующее воскресенье, после обедни, перед ратушей беспокойными кучками стал собираться народ. Недовольные угрожающе размахивали руками и кричали:

– Долой бургомистра! Долой сенаторов!

В особенности раздражены были католики. Лютеране, чьи предки около века назад переселились сюда из Чехии, и кальвинисты из Толны, жившие обособленной группкой на

Иладбищенсной улице, может быть, даже чуточку симпатизировали туркам за их дружбу с протестантскими князьями Трансильвании. Для протестантов и тюрбан и таира были одинаково иноземным головным убором.

Поросноки и Агоштон прибежали к бургомистру встревоженные:

– Беда! Народ волнуется. Разве вы не слышите, ваша милость?

– Слышу, как же, – равнодушным голосом отвечал тот.

– Quid tunc27? Может, откажемся от нашего плана?

Мишка насмешливо поглядел им в глаза.

– Разве план стал хуже от того, что он не нравится настоятелю монастыря?

27 А теперь что же? ( лат.)

– Нет, – согласился Поросноки, – но нужно помнить и другое. За две недели два попа с их влиянием на верующих так взбудоражат людей, что те с косами да топорами на нас пойдут!

– Кто, по-вашему, будет думать о судьбе Кечкемета: мы или улица? Я считаю, что – мы! Все будет так, как мы с вами прикажем.

Молодой бургомистр произнес эти слова с такой твердой решимостью, что они пришлись по душе Поросноки, который и сам был человеком с железным характером.

Однако Криштоф Агоштон решил уколоть Мишку:

– Упрямство – не всегда самый умный выход из положения, господин бургомистр! Беда пришла, и надо что-то предпринять, пока мы еще в силах.

– А мы и предпримем. Через полчаса вы, сударь, сядете на коня...

– Я?

– Да. И поедете с секретным поручением по очень важному делу.

– Куда?

– Садитесь, почтенные господа. Но только – рты на замок! Всякого, кто разгласит то, что я вам сейчас сообщу, отдам под суд...

– Говорит, как диктатор, – проворчал болезненный Залади.

После такого вступления сенаторы один за другим прошмыгнули в зал для заседаний, бледные и растерянные.

На лицах кое-кого из них нетрудно было прочесть страх.

– Слушаем! Говорите!

– Господин Агоштон отправится сейчас к куруцам, а именно – в отряд Иштвана Чуды.

– К этому вору? Вот уж когда покажу я ему, пусть он только мне на глаза попадется!

– Обижать Чуду не надо. Вы лучше по-дружески пожмите руки и договоритесь с ним, за какую сумму он согласился бы еще раз похитить и отца игумена, и отца

Литкеи. Только немедленно! Пока мы вполне можем обойтись без этих двоих...

Сидевшие с серьезным видом отцы города заулыбались, лица их оживились. А Поросноки весело хлопнул себя ладонью по лбу:

– Мне такое и в голову не пришло бы! Правильно! И

ведь как умно. Вы, ваша милость, – прирожденный дипломат!

– Нужда часто бывает лучшим наставником, чем опыт.

На попов у нас нет управы. Мы не можем ни арестовать их, ни запретить им проповедовать. Остается одно средство –

Иштван Чуда!

– Сколько я могу пообещать куруцам? – спросил довольный Агоштон, направляясь к выходу.

– Возьмется он и по дешевке. У него сейчас все равно нет никакой работы. Да и дельце это по его части. . Пообещайте ему половину того, что он попросит.