Призрак Великой Смуты (CИ)

В смутные годы первой русской революции, когда в угаре террора и насилия возникла и окрепла партия социалистов-революционеров и ее легендарной Боевой Организации, он, сам непосредственно не участвуя в «эксах» и терактах, подводил теоретическую базу под действиями БО, которой руководил опытный и безжалостный Евно Азеф. Каждый занимался своим делом: боевики кидали бомбы и стреляли из револьверов, получая за это после поимки «столыпинский галстук», а товарищ Чернов сколачивал политический капитал, став одним из лидеров партии социалистов-революционеров. А Евно Азеф, щедро получая деньги от кровавых «эксов», от охранки и еще из нескольких, так и оставшихся неизвестными, источников финансирования, лихо кутил в фешенебельных кабаках с дамами полусвета и щедро пользовался всеми радостями жизни.

Разоблачение Азефа и «скорострельные суды» премьера Столыпина вскоре свели на нет влияние партии эсеров в России. Ни разу ни в кого не выстреливший и не обидевший даже мухи, Чернов, в газетных статьях, которые печатались за рубежом в социалистические изданиях, продолжал обосновывать и поддерживать идею террора, прекрасно зная, что ему самому за это ничего не будет.

Не так представлялось ему будущее свободной России, сбросившей оковы самодержавия. Год назад он вместе с Савинковым и Авксентьевым, уже в виде законченного политического продукта, прибыл в революционный Петроград для участия в дележе полагающихся борцам с режимом теплых местечек и министерских портфелей. Почти сразу же он получил во Втором Временном правительстве, возглавляемом его однопартийцем Керенским, пост министра земледелия. Это была вершина его политической карьеры, тот момент, когда он был уверен, что все дальнейшие преобразования в России будут происходить под знаменем партии социалистов-революционеров. Казалось бы, настал долгожданный момент – дореволюционная эсеровская программа-минимум предусматривала проведение земельной реформы – вот тебе карты в руки, давай действуй! Но нет, вся его реформа ограничилась пустой говорильней без всяких практических результатов, а злободневным аграрным вопросом пришлось заниматься ненавистным Чернову большевикам, которых он еще и обвинял в «воровстве».

Вот как писала в те времена одно сатирическое издание:

«Мужицкий министр по профессии. Это предсказала ему еще бабушка, когда министру было три года. Представительный человек. В прокламациях сам себя рекомендовал, как "селянского министра". Седая львиная голова, на устах постоянно сахарная улыбочка, любит шуточки, красное словцо и немножко пафоса. С виду это "Барин на крыльце, / С выраженьем на лице", а по речи крестьянский ходатай и печальник, готовый положить душу за други своя. Вот так слушает его товарищ-крестьянин, расплывется лицо у него от предвкушения радостей, и подумает он: "Эх, барин, твоими бы устами да мед пить!" Обходительный человек, что и говорить. И он обойдет действительно, когда нужно, "проклятый вопрос", не скажет: нет, не скажет: да, он просто воздержится от голосования, по старинной поговорке: "слово, это серебро, а молчание – золото"».

Чем дальше развивалась революция, тем больше становилась она для Чернова непонятнее. Неожиданно набрали силу и влияние большевики, раньше имевшие в трудящихся массах ничтожный авторитет, и принялись всеми силами умножать свое влияние, несмотря на то, что уж их-то, большевиков, ни в какое Временное правительство не звали и министрами не назначали, а на их вождя Ульянова-Ленина полиция открыла охоту, отчего он вынужден был скрываться, передав все практические партийные дела совершенно второстепенным людям вроде Джугашвили-Сталина или Бронштейна-Троцкого. Последний даже выручал Чернова, когда во время июльских беспорядков в Петрограде тот был задержан матросами в Кронштадте, мотивируя это тем, что не стоит мешать общему делу мелкими насилиями над отдельными случайными людьми.

Одновременно падал авторитет Чернова и среди однопартийцев. Вот что писала о нем в те дни левая эсерка Берта Бабина-Невская: