В первой комнате за кухней царствовала классическая бесконечная русская печь, стены которой одновременно являлись стенами второй и четвертой зал. В торжественные дни только в ней готовились блюда великолепной украинской кухни во главе с пирогами с маком, который Максим всегда лично долбил в ступе большим пестиком как минимум в течение часа, а в детстве часто спал на печи зимой, когда морозы на Сумщине легко превышали отметку в тридцать градусов и начинались не в январе, как сейчас, в 2016 году, а в конце ноября.
Во втором зале на четыре окна в углу с трудом размещалось огромное венецианское зеркало, которое непонятным образом было занесено в дом с совсем не маленькими дверями и высокими потолками, до которых Максим со своим ростом в метр и восемьдесят два сантиметра мог достать рукой, только подпрыгнув. Это старинное зеркало в резной дубовой раме потрясающей итальянской работы неведомым способом в целости и сохранности привез в дом отец Олексы, выслужившийся из казаков в хорунжии, а затем и в секунд-майоры, за подвиг в битве при Ставучанах, первом крупнейшем сражении русской и впятеро больше турецкой армии, которую наше отчаянное каре разнесло в грязную пыль и дребезги, туда ей и дорога.
В третьем зале во всю немалую стену висел огромный персидский ковер ручной работы, привезенный дедом Олексы, казацким сотником, из Петровского похода за Каспий 1722 года.
Четвертая комната-кабинет отапливалась небольшой печкой, имевшей обыкновение прогорать в пять часов утра, как ее ни набивай углем и дровами, что очень не нравилось отвечавшему за ее топление шестикласснику Максиму. Такие печки на Украине с давних времен называли грубкой или грубой.
Незамысловатый, но только не для XVIII века, и понятный лишь своим, шифр Олексы Дружченко из Белополья на последнем листе его чудом найденной рукописи означал, что в каждой группе из трех цифр от первой из них надо было забрать, а попросту отнять, четыре, по числу перечисленных комнат белопольского дома. Получавшаяся первая цифра из трех в девяти группах, конечно, означала номер листа его рукописи, а вторая и третья — номер строки сверху вниз и номер слова в этой строке слева направо.
Послание Олексы в будущее было, конечно, не шедевром тайнописи, но для XVIII «просвещенного» и неграмотного столетия было достаточно сложным: расшифровать его, кроме Дружченко, смог бы только знаток. Но кого могли заинтересовать записки какого-то школяра, если даже образованных магнатов Потоцких не интересовали древние бумаги князей Збаражских, лежавшие у них в пыли прямо под шляхетным носом?
Максим еще раз прочитал окончание рукописи: «Молнии бьют купой, но только не по Полтавскому полку Мартына Пушкаря». Надо будет в Киеве выяснить, где на Украине молнии бьют в одно место одновременно. Подумав об этом, Максим вздрогнул, внезапно вспомнив свой недавний странный и страшный сон, с дождем и молниями, который, черт его знает, может оказаться вещим. А упоминание ни к селу ни к городу вместе с молниями Полтавского полка? В нем было более десяти полковников, сменявших друг друга по очереди, а Олекса упоминает именно Мартына Пушкаря, восставшего против сменившего Богдана Ивана Выговского и погибшего в проклятой битве у Диканьки.
Подумав это, Максим опять вздрогнул, вспомнив, что гоголевский демон Вий с компанией ведьм и чертей очень любил Полтавщину и окрестности Диканьки с ее знаменитыми вечерами. И этот след мохнатой лапы на стене збаражской корчмы! Как-то все собралось в одну купу — и сокровища, и чертовщина, а Максим не верил в совпадения, а только в невозможные случайности и технические сбои своего мобильного века.
А вдруг Олекса этой фразой о молниях купой и Полтавском полке указывает, где спрятаны сокровища и документы Богдана Хмельницкого? Их надо искать не только в Збараже, но и в каком-то другом месте, в которое одновременно бьют сразу несколько молний, а также, например, в Диканьке? Вряд ли гениальный Богдан спрятал архив, золото и свои регалииклейноды в одном месте. Можэ и такэ статыся, чому ни? Максим одернул себя — сначала, товарищ историк, разберись со збаражскими подземельями и разгадай тайну отцов-бернардинов, а тоди можешь шукаты дали, не треба так швыдко ижу с мухами ковтать, не упораешься, а тильки захекаешься.
Максим несколько нервно взял в руки вчерашний лист с записями из блокнота и, сверяясь с девятью группами цифр, начал делать выписки из рукописи Олексы. Эта работа заняла у него около часа, и после ее завершения историк с трудом мог держать себя в руках.