Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

Засунув невесомый балахон за клапан рюкзака, историк почти нежно надел рюкзак на спину, помня о лежащем в нем сокровище с галлюциногеном, и вошел в подземный ход, плотно закрыв за собой, как и вчера, массивную дверь. Ноги дрожали, но он был чрезвычайно рад, что никого не встретил в этом главном збаражском подвале, а значит, дело почти выполнено.

С фонарем в руке и драгоценным рюкзаком за спиной, Максим спустился по показавшейся в этот раз очень крутой и бесконечной лестнице и двинулся к выходу по почти привычному подземному ходу, помня, что не должен вывихнуть дрожащие от напряжения ноги. Обратное путешествие прошло благополучно, историк устало вошел в келью, из последних сил поставил тяжелую дверь под землю на место, вставив ее в петли. Когда железо негромко лязгнуло о железо, Максим, с трудом нагнувшись, взял из угла свою сумку, выключил фонарь, не спеша вышел из кельи в пустой черный монастырский коридор, вслепую закрыл за собой очередную, но еще не последнюю дверь. Установив в фонаре режим узкого длинного луча, Максим неслышно, как серая мышь, прошел по коридору и с удовольствием покинул монастырь бернардинов, легко справившись с последней подвальной дверью и не повредив ее.

Постояв на засыпанном ветками и пожухлыми листьями полу, полюбовавшись на беззвездное черное небо и убедившись, что вокруг никого нет, историк двинулся вперед. Оставив слева темную автостанцию, а справа пустую автозаправку, Максим неслышной тенью пошел вдоль Гнезны.

Куранты замка пробили десять раз, когда Максим от Залужья повернул на юг, прошел мимо кладбища и водяных отстойников и вышел, наконец, на тернопольскую дорогу, оставив на ней отслуживший свою службу балахон. Подгулявший Збараж засыпал, готовясь к завтрашнему празднику. Максим, которому явно кто-то ворожил, не встретивший на своем пути ни любопытного человека, ни брехливой собаки, вежливо помахал рукой счастливому для него замку и пошел в Тернополь, готовый, несмотря на усталость, пройти все двадцать километров пешком. На север, к Кременцу, и на восток, к Лановцам, идти было бесполезно — ночью по этим дорогам машины почти не ходили.

Вскоре Максиму опять улыбнулась удача. У Верняков его подобрал недогулявший водитель совсем усталых «Жигулей», за каким-то чертом ехавший из Тарасовки в Шляхтинцы. Историк от души рассчитался с хлопцем, сгоряча не хотевшим брать деньги, и вышел в пригороде Тернополя. Еще через несколько минут он уже ехал на следующей попутке в Великие Борки, в которых у дорожного чопка сумел слегка облиться водкой и, изображая из себя тильки блымавшего очима любителя самогона, через Волочиск попал в еще гулявший без передыха областной Хмельницкий, в юности бывший Проскуровым.

На большой дороге большой страны автомобилей было навалом даже праздничной ночью, а может, и благодаря ей. С компанией веселых ребят на вместительном джипе Максим через Староконстантинов и Любар домчался до Житомира, а затем и до стольного Киева, в котором в три часа ночи сел у бессонного вокзала на маршрутку до Конотопа.

Ни о какой планировавшейся поездке на поезде не могло быть и речи. Максим не мог воспользоваться железной дорогой, не запомнившись своим рюкзаком и сумкой проводникам, но не жалел об этом. Поезда дружно ходили со скоростью пятьдесят километров в час, кроме дневных и сидячих интер-сити, останавливавшихся даже в областных городах всего на две минуты, очевидно боясь слететь с неремонтировавшихся с 1870 года рельс.

Все водители автомобилей, подвозившие Максима, скоростной режим не соблюдали, как будто его вообще не было. Это было рискованно для драгоценного ларца, но бог московского историка не выдал, и свыня не зъила.

Рюкзак с сокровищем и сумка, в которую он переложил страшную треугольную средневековую бутылочку с призраком Збаражского замка, завернув во весь свой чистый и аккуратный мотлох, были в полном порядке, а что еще нужно благородному человеку для счастья?

Доехав от Конотопа до Бурыни, Максим поймал очередную полупьяную попутку и в начале шестого часа утра 8 марта, в понедельник, вышел из нее у Дома культуры родного Белополья, расположенного в трехстах метрах от дома 14 по Спасской улице, в котором с XVII века было родовое гнездо казаков Дружченко и, как только что выяснилось, казаков Гевличей, чему историк был очень рад.