Призраки балета

– Новости! В новостях вам не скажут, каково у нас брюнетам выходить из дома. И каково было бы моим мальчикам с турецкой фамилией и черными глазами в московской школе. Мы иногда всей семьей куда-нибудь ходили, так нам прямо на улице нормальные на вид люди ни с того ни с сего говорили гадости. Или чтоб мы убирались отсюда, или чтоб мы говорили по-русски, раз уж сюда заявились, или что я… сами понимаете кто и что меня убить надо. Не скинхеды какие-нибудь, а обычные люди, представляете?! А я русская и москвичка не знаю в каком поколении, но мне из-за этих противно быть русской и противно что-то кому-то доказывать! И я не хочу, чтоб мои дети даже задумывались, хорошо или плохо быть русским, или турком, или китайцем, или…

– Это более хуже, чем землетрясение, да?

– Конечно! Оно хоть в тебя лично не метит, и соседи здесь все друг другу помогают, а не то что эти фашисты!

– Вот, видите, Лиза, значит, вы… выбрали меньшее зло, правильно? Вы сегодня завтракали?

– Да, то есть… – она не ожидала такой резкой перемены в разговоре и недовольно покосилась на пианиста. Что он еще выдумывает, какой завтрак? – Вообще-то, нет. Я пила кофе, а потом приехала сюда. А что?

– Да ничего, что вы так пугаетесь, Лиза? – почти засмеялся Цветан. – Пойдемте обедать, я лично голодный уже, как… зверь? Так можно говорить?

– Можно… но я… даже не знаю.

Она собиралась начать новую жизнь.

Вот прямо с сегодняшнего дня, совершенно всерьез – взять и начать.

Ничего – и никого! – не ждать, жить только настоящим и научиться жить и быть в одиночестве, не страдая от этого. Она даже план разработала: покончив с балетными делами, поехать в «Оздилек». Вообще-то, она ездила туда довольно часто, потому что там было удобно парковаться и можно было купить сразу все нужные продукты и вещи, но эта поездка должна была стать особенной.

Вернее, со стороны она могла показаться совершенно обычной, но Лиза, тщательно продумывавшая свой план, придавала ей особенное значение.

Дело в том, что она никогда не была одна в ресторане.

Это может звучать смешно, или странно, или даже глупо, но ее жизнь сложилась так, как сложилась, и вчера, очередной бессонной ночью, Лиза поймала себя на мысли, что она не знает, как вести себя в некоторых общественных местах, если рядом нет спутника.

Спутника жизни – или просто кавалера.

Она никогда не ходила одна в театры, кино, рестораны, погулять в парк или по городу. Либо кто-то – в последние годы только муж – водил ее туда, либо она водила детей.

Этой ночью она почему-то решила, что это неправильно.

Что раньше, наверно, было правильно, потому что жизнь сложилась так, как сложилась, а теперь, когда в жизни надо явно что-то менять, это неправильно. Поэтому она должна одна пойти в ресторан и спокойно там пообедать.

А потом еще купить себе цветы.

Этого она тоже никогда не делала – не покупала цветы просто для того, чтобы они были в доме. Раньше – опять же! – она об этом не задумывалась: цветы появлялись не чаще, но и не реже, чем в любых домах, их приносил муж, или гости, или ученики, но в последнее время вазы почти постоянно оставались без дела. Она даже купила хорошо сделанный, дорогой букет искусственных цветов, которые раньше терпеть не могла, чтобы как-то заполнить пустоту в гостиной. Она любила цветы и иногда с удовольствием выбирала их – для подруг, для визита к кому-нибудь, для школьных учителей или врачей.

Но никогда для себя.

И вот, пожалуйста: торговцы цветами попрятались от дождя, она проехала уже несколько мест, где они обычно стояли, а обедать… как бы так отказаться, чтобы…

– Не придумывайте ничего, хорошо? Или вы феминистка и не можете есть за одним столом с мужчиной?

– Почему феминистка? И потом феминистки как раз могут…

– Ну значит, турецкая женщина в тюрбане или как у них это называется?

– Так и называется, – видимо, не судьба.

Не судьба идти одной в ресторан и таким образом начинать новую жизнь. Жизнь сложилась так, как сложилась, и продолжает складываться так, как ей, жизни, а не Лизе угодно.

Впрочем… пойти в ресторан не с мужем, а с другим мужчиной – интересным, между прочим, мужчиной (она исподтишка покосилась в сторону пианиста), с которым к тому же можно поговорить на родном языке, – разве это не означает начать новую жизнь? Тоже ведь в каком-то смысле… даже если не иметь в виду ничего такого, кроме обеда… все равно ведь нечто новое, правильно?

А странно он себя ведет, вдруг подумала Лиза, Пелин погибла, а он едет себе обедать и вообще совершенно спокоен и равнодушен, да еще меня успокаивает и приглашает. Может, Нелли все придумала, и у него с ней ничего не было? В любом случае, лучше перевести разговор на этот детективный кошмар, в который они попали, а не влезать в ее, Лизины, проблемы. Он, кстати, и начинал что-то про Пуаро.

– А что вы говорили про Пуаро? – ехать медленно было скучно, надо поддерживать разговор. В затухающих разговорах ничего хорошего – мало ли, что из них может возникнуть.

– Ничего. Мне он показался неглупым человеком. Будем надеяться, разберется во всем этом. По-моему, он все это всерьез не воспринял… то, что Нелли наговорила.