Призраки балета

Значит, он кого-то подозревал? А у его подозреваемого оказалось алиби на время, когда совершено то самое второе убийство, о котором все говорили, но никто толком не знал? Значит ли это, что он нашел того, кто купил новый зонт и принес зонт Пелин к Цветану?

Но… второе убийство? Зачем его совершать человеку из театра? Чтобы отвести от себя подозрения: якобы в городе завелся маньяк? Но это… да, это встречается в кино и романах, но чтобы в жизни?! Лиза с трудом, но понимала, что можно убить своего врага – того, кого ненавидишь, или кого считаешь своим врагом и помехой в каких-то очень важных делах, но чтобы убить… просто так, постороннего человека? Незнакомую молодую женщину, к которой не испытываешь ни любви, ни ненависти, о которой ничего не знаешь? Как это может быть?

Кемаль сказал, что тот, кого он подозревал, не мог совершить второго убийства, а первое?

Звонок спас запутавшуюся Лизу от разговора – толпа зашевелилась, надо было идти в зал, занимать места, смотреть балет… какое все это ненастоящее! Ей показалось, что на лице Кемаля тоже проступили досада и скука: «Лебединое озеро» интересовало его сейчас меньше всего.

– Лиз, – прошептал ей в самое ухо незаметно подошедший Ринат, – тут такое дело… Шевкет вчера после генеральной Нелли бумагу дал… ну, предупреждение такое, что типа в ваших услугах больше не нуждаемся, через два месяца вы свободны…

– Нелли? – ахнула Лиза. – Как же так?! Она же…

Она так старалась, и была такой активной, и работала с утра до ночи, и сделала это «Лебединое», и…

– Да все понятно, – кивнул Ринат, – она-то такая, но тут Эльдар воду мутит… короче, тебе придется сегодня с Шевкетом говорить, поняла? Ты постарайся, а? Может, удастся чего? Это же из-за меня все… мне ее жалко.

– Почему из-за тебя?

– Неважно, потом объясню… все, иди уже, а то она услышит…

– Но она… веселая, как всегда!

– Она молодец, удар держит. У нас в балете слабонервным делать нечего! Все, давай, вон Цветик тебя ищет, – Ринат заговорщицки подмигнул и исчез так же быстро и незаметно, как появился.

Зал был полон, они с трудом нашли места – сбоку, там, где всегда сидели репетиторы и хореографы, и вот начала медленно гаснуть хрустальная люстра, замешкавшиеся зрители принялись поспешно отыскивать свои места, и, заглушив последние шорохи и шаги, завладели всеми первые уверенные аккорды увертюры.

Забудьте все – сказала волшебная палочка дирижера, все потом, через три часа, а сейчас – за мной, зритель, за мной, и я покажу тебе волшебную сказку, кто сказал тебе, что их время прошло?

Кто-то сидящий на несколько рядов впереди них быстро поднялся и, пригибаясь, неловко двинулся к проходу. Лиза недовольно проводила глазами показавшийся знакомым силуэт до самой бархатной портьеры, отделяющей зрительный зал от фойе: что за люди, как можно в такой момент…

В конце прохода, у самой портьеры, прислонившись к бортику ложи бельэтажа, стоял, скрестив руки на груди, главный хореограф. Все знали, что все спектакли он всегда смотрит только отсюда: несколько часов на ногах, не сводя глаз со сцены и подмечая все. Настоящий полководец, красавец Наполеон под Аустерлицем… выходящий зритель на секунду заслонил его, потом осветил непрошенным лучом из-за отодвинутой портьеры, и зал снова погрузился в темноту ожидания чуда, которое обещала звучная увертюра.

И вот, на ее последних фразах, заскользил, открываясь и впуская ослепительный сказочный свет, занавес: сюда, зритель, кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?! Смотри и слушай, не отводи глаз – и я покажу тебе такую любовь… я расскажу тебе сказку: разве любой балет не волшебная сказка?

Было нелегко вырваться из этого заколдованного пространства. Магия музыки, возбуждение публики, какая-то особая наэлектризованность, исходящая от оркестра, занавеса и тех, кто еще был за занавесом, словно заворожили всех, и Кемаль, выбираясь из зала и тихо извиняясь, чувствовал себя отвратительно.

Он знал, что должен это сделать, однако ему казалось, что он продирается сквозь дремучий волшебный лес, и злобные ветки пытаются удержать его, и деревья смыкаются перед ним, и непонятные звуки пугающе предостерегают: куда это ты? отсюда нельзя выбраться, разве ты не знаешь? вернись и сядь, живи по правилам сказки!

Бархатная портьера была последним препятствием, и он, преодолев его, облегченно вздохнул, но цепкая рука музыки еще удерживала его, и он, как к спасительному кругу, потянулся к телефону, который продолжал вибрировать и вызывать его в другую, настоящую реальность.