Призраки дома на Горького

Оказывается, это было Саввинское подворье, построенное в начале двадцатого века архитектором Кузнецовым. Вова сам был прекрасным архитектором, поэтому имена зодчих всегда обязательно называл, тщательно сохраняя авторство зданий. Так вот, Звенигородскому монастырю понадобился доходный дом, и он был отстроен в псевдорусском, модном тогда, стиле. Так и простоял на первой линии Тверской – тогда это была еще именно Тверская – до конца тридцатых годов, радуя прохожих своим великолепием и основательностью. Было это до всемирно-всеобщей московской реконструкции, когда всю четную сторону улицы Горького решили перенести дальше к северу, то есть назад от улицы, на пару десятков метров.

– Ведь коммунистический город должен быть светлым, просторным, современным, с широкими проспектами, огромными площадями и новой пролетарской эстетикой, – сказал Володя и хохотнул, явно с чем-то из перечисленного не соглашаясь. – Ну вот, и на чертежах кто-то твердой рукой, а мы прекрасно понимаем, кто именно, – подмигнул Вова Кате, – прочертил прямую линию, из-за которой многие старинные и очень красивые строения были снесены, а какие-то по необъяснимой причине остались стоять на разрушенной улице. Среди них был этот дом номер шесть и типография Сытина на Пушкинской площади, которые из всех признали вдруг памятниками архитектуры и решили сохранить. Но сохранить так, чтоб не мешали надвигающемуся сталинскому ампиру. То есть передвинуть. – И Володя снова поднял вверх свой говорящий палец. – Двигали дом весом двадцать три тысячи тонн, Саввинское подворье, тихонечко, одной ночью, никого не отселив. – Вова выпучил глаза и понизил голос, дальше почти шепча, видимо, чтобы не разбудить тех, кто спал в ту далекую ночь. – Да так плавно получилось, что, по слухам, не развалилась даже игрушечная башня из кубиков, которую построила маленькая девочка в одной из квартир! Двигали одну ночь, а подготовка шла целых четыре месяца, представляешь? И перенесли-таки, на пятьдесят метров от дороги.

– Подожди, но жители же должны были быть в курсе, они же видели все эти подготовительные работы, лебедку, рельсы, которые подкладывали под дом? Когда у нас ремонт делали, то рабочие постоянно везде мельтешили. А тут, небось, и подавно. – Катя довольно близко к сердцу приняла эту ситуацию. – Жильцы же волновались, как оно все пройдет, просили, наверное, предупредить, чтобы вовремя успеть съехать к родственникам на время движения дома, чтоб, не дай бог, не завалило. Как такое вообще возможно?

– Не волнуйся. Предупредили, – сказал Володя. – За пару часов. Никто никуда не успел уехать. Но могу себе представить, каково было жильцам, когда им вдруг сообщили, что ночью дом начнут передвигать и все люди останутся в нем… С женами, родителями, детьми, кошками и фикусами, со всем нажитым добром. Как они тогда заснули? Крепко ли спали? Хотя если бы дом рухнул, то об этом вряд ли кто узнал бы: нет дома – нет проблемы, человеком больше, человеком меньше – не беда, советские женщины нарожают еще. В газетах не напечатают, телевидения еще не было. А к людям в то время относились просто как к мясу, – снова зашептал Вова. – Шел 1939-й. Страшное время. Да и бояться было нечего, заверяло местное начальство. Специально для всех этих «манипуляций» с передвижкой зданий была создана метростроевская контора, которая чуть ли не играючи выполняла перенос небольших домов, изначально мешавших строительству метро, а потом перешла на разработку более крупных проектов, как Саввинское подворье с рекордом веса в двадцать три тысячи тонн. Вся Москва вообще после 1935 года была перерыта: где-то сносили здания и церкви, где-то дома убирали под нож целыми переулками, освобождаясь от шикарного царского наследия, где-то строили метро, глубоко и опасно, где-то расширяли магистрали, ну а на улице Горького передвигали дома, – подытожил Вова. – Пройти без галош в любое время года было тогда невозможно, – сказал он и зачем-то посмотрел на лужу, в которой стоял.

Такими мелкими перебежками с архитектором Владимиром Ревзиным Катя многое узнала о новом для нее месте, об улице, которая раньше была для нее просто змейкой на карте Москвы, а сейчас стала родным домом. И теперь раз, ну не каждый, конечно, но почти, когда Катя заскакивала в «кишку», обязательно заходила в арку проведать спрятавшегося от суеты каменного красавца, и он всегда радовал ее чем-то новым: то необычным оранжевым светом от закатного солнца, то длиннющими сосульками, свесившимися с закругленных карнизов, то сочным цветом бирюзовой облицовки, неприметной в другую погоду, а то и словоохотливой жиличкой дома, влюбленной в то место, где она живет.

Книжный «Москва»