Призраки дома на Горького

Народу в магазине было, как всегда, порядочно: люди интеллигентные, начитанные, по большей части в очках, а иногда даже в шляпах. В этой культурной толпе всегда извинялись, если наталкивались друг на друга, потом долго раскланиваясь и расшаркиваясь. Катя обогнула высокие напольные кадки с китайскими розами и пошла дальше, в отдел художественной литературы, за которым находился и хороший букинистический, где можно было легко провести полдня, совершенно забыв о времени, затеряться, пошнырять между стеллажами, пообщаться со строгими, почти неприступными продавщицами, которые при ближайшем рассмотрении, а еще точнее, при общении оказывались вполне милыми, знающими, начитанными и даже иногда улыбающимися товарищами. Но в художественном наткнулась на книгу, выставленную на прилавок, и ненадолго задержалась, чтобы полистать ее, – новый альбом «Москва в фотографиях. 1945–1950-е годы», который, конечно же, сразу понравился – крупноформатный, внушительный, любо-дорого посмотреть, а уж подарить – тем более! Но начать все-таки решила с букинистического и поискать, нет ли там чего ценного.

Он, этот отдел антикварной книги, как это ни странно, привлекал ее в первую очередь запахом, и запах этот сильно на нее действовал. Запахи вообще имели над Катей власть, но этот, старо-книжный, особенно. Теплая смесь тяжелых земных ароматов и легкий дым, бумажная застарелая пыль и полевые цветы, когда-то давным-давно положенные между листками, чуть слышное – пусть представляемое – шуршание надушенных пальцев, переворачивающих страницы, и едва уловимая благородная плесень – все это еле заметно чувствовалось и, смешиваясь, привлекало каким-то необъяснимым волшебством. И время среди этих полок со старинными книгами физически останавливалось, замирало, уже абсолютно не замечалось. Катя медленно, как во сне, ходила между тяжелыми шкафами с книгами, иногда касалась каких-то, на ее взгляд, особых, вынимала из шеренги таких же древних томов, рассеянно листала и ставила обратно.

– А у вас есть что-то по истории Москвы? Какие-нибудь старые книги, даже не советские, а антикварные? – спросила Катя у полноватой, но вполне еще ладненькой продавщицы, которая расставляла тома по полкам.

Продавщица смерила ее внимательным взглядом, не то чтоб оценивающим, но таким, слегка изучающим.

– История Москвы… Есть одна, редкая, только вот сдали. Сейчас покажу. – И повела Катю вглубь отдела, туда, где на ее большом рабочем столе лежали уже оформленные и зарегистрированные книжки в ожидании, пока их расставят на правильные места.

– Вот, Пыляев, Михал Иваныч, – сказала она по-свойски, словно автор часто захаживал к ней в магазин и были они накоротке знакомы. – «Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы». Очень рекомендую, сочно написана. Я сама пару раз прочитала. Редко появляется в магазинах. В основном по спекулянтам. Вам крупно повезло.

Катя открыла богато декорированный, с золотым тиснением, том, произвольно, не с самого начала, и с первых же строк зачиталась: «По словам графа Сегюра: “Она в старости маститой, в параличе, была исполнена жизни: сохранила веселость, пылкое воображение, обширную память; разговор ее был столь же привлекателен, поучителен, как история, хорошо написанная”. О браке отца Румянцева с ней существует следующее предание. Когда заслуги отца Румянцева при дворе Петра Великого стали заметны и последний сделался любимцем царя, то один из вельмож предложил ему руку своей дочери и тысячу душ в приданое. Румянцев, как известно, был бедняк, сын небогатого костромского дворянина. Осчастливленный подобным предложением, Румянцев бросился к ногам царя, испрашивая согласия на брак, от которого зависело все благополучие его жизни. Подняв Румянцева, Петр спросил:

– Видел ли ты невесту и хороша ли она?

– Не видал, – отвечал Румянцев, – но говорят, что она недурна и неглупа.

– Слушай, Румянцев, – продолжает государь, – балу я быть дозволяю, а от сговора удержись. Я сам буду на бале и посмотрю невесту; если она действительно достойна тебя, то не стану препятствовать твоему счастию.

До 10 часов вечера ожидали царя и, полагая, что какое-либо важное дело помешало ему сдержать данное слово, начали танцевать; но вдруг Петр явился в дом невесты своего любимца, увидел ее, стоя в дверях в толпе любопытных зрителей, и, сказав про себя довольно громко: “Ничему не бывать”, уехал. Хозяин и жених были чрезвычайно огорчены этим неприятным событием».

«Ничего себе, как все просто раньше решалось со свадьбой, – подумала Катя. – Захотел – разрешил жениться, не захотел – отказал, если невеста не понравилась, никто и пикнуть поперек батьки не мог, жизнь какая-то нечеловеческая». Но это ладно, зато сама книжка была то что надо – чудесная, богато оформленная, написанная прекрасным старым языком, сочными словечками и – самое главное – конкретно про Москву. Хотя, услышав цену, Катя задумалась… Неподъемно, для нее одной уж точно. Надо будет посоветоваться с Лидкой, а если на двоих не получится разделить цену, тогда уже обратиться к тяжелой артиллерии – к маме.