Призраки Иеронима Босха

– Напрасно, – возразил магистр Злословия. – Потому что если связать предметы в обратном направлении, то получится, что твоя плоть – трава, а трава эта нуждается в мясе и поэтому хочет съесть корову.

– Ого! – сказал старший солдат.

– И что из этого следует? – насторожился Гунтельм, который вдруг забеспокоился о сохранности своего сена.

– То, что всякая плоть трава, – ответил ученый монах. – Иссохнет, как цвет сельный, превратится в сено, а оно затем будет развеяно. Но у Господа все травинки посчитаны.

– Прямо как у меня, – сказал Гунтельм. – Мы во всем подражаем Господу.

Тут один из солдат вытащил из стога соломинку и принялся ковырять в зубах. Гунтельм злобно смотрел на него сверху, но молчал.

Старый солдат спросил:

– А это что за голубки там у вас воркуют? На вашу родню не похожи.

– Эти с небес на нас свалились, – отвечал Гунтельм. – Не птицы и не ангелы, а не пойми что. Поют безмолвные песенки, она играет на флейте, он – на лютне.

– Что-то не видать ни флейты, ни лютни, – наивно сказал младший солдат, а старший расхохотался:

– Эти музыкальные инструменты у влюбленных всегда с собой.

– Да они и не у влюбленных при себе, – сказала жена младшего сына храбро.

– При себе-то при себе, но если ты не влюблен, то пользуешься этими инструментами крайне редко и всегда по делу, а влюбленные играют на них не переставая, поэтому и не замечают ничего вокруг, – сказал старший солдат и ущипнул женщину за круглый бок.

– Ты-то своей флейтой здесь не размахивай, – сказала она, – дальше кабак будет, вот там и покажешь, на какую музыку горазд.

Коробейника они встретили уже возле самого города. Жалкое зрелище! Был он тощим, штаны рваные, колени торчат, посиневшие, дрожат-трясутся, в руке палка пляшет, на тонкой шее голова болтается. Уж и собаки его покусали, и люди в него камнями кидались, и какой-то человек бежал за ним из самого Хертогенбоса с дубиной, потому что всучил ему коробейник дрянной товар вместо хорошего.

Вот стоит этот бедняга с коробом за плечами и палкой отмахивается, а врагов все прибывает: собака скачет-скалится внизу, горожанин дубиной палку переломить норовит, мальчишки свистят и камни со свистом кидают, всем, кроме коробейника, зло-весело.

Возу сена не проехать, качнулся воз и остановился. Лошадь голову свесила, ушами двигает: не нравится ей весь этот шум и переполох. Жена младшего сына ей украдкой сенца подала на ладошке.

Пестрое тряпье, влюбленными повешенное на вилы вместо знамени, уныло обвисло. Нет движения – нет ветра; стоит воз!

– Что замерли? – обратился магистр Злословия к солдатам. – Ступайте, разгоните людей, отбейте у них коробейника!

– Зачем? – спросили солдаты. – Он ведь наверняка виновен во всем, в чем его обвиняют.

– Будто вы не виновны ни в чем, – сказал монах.

– Нас же не обвиняют.

– Надо будет – я сам вас обвиню! – сказал магистр Злословия. – Не пытайтесь быть умней меня, я университет заканчивал и мантию имею…

– И где же твоя мантия? – закричали, смеясь, солдаты.

– Может быть, я ее пропил, а может – вам показывать не хочу, не достойны вы ее видеть! – сказал магистр Злословия.

– Правда в твоих словах есть, – согласились солдаты и разогнали толпу и собак.

Коробейник, весь трясущийся, подошел к возу.

– Руками мое сено не трожь! – закричал Гунтельм. – Мое сено золотое, а руки твои грязные!

Коробейник молча отщипнул от стога и сунул себе в рот несколько соломин. Прожевал и не выплюнул; видать, был сильно голоден.

– Показывай свой товар! – сказали солдаты.

– Да, да, показывай! – закричали и дочери, и невестки Гунтельма. – Вдруг там хорошенькие вещички!

Коробейник вывалил на дорогу свой товар – ремни из гнилой кожи, булавки ржавые да гнутые, десяток лент с посекшимся краем, мятое колечко и красная шапочка с дьявольскими рожками.

– Фу! – закричали все вокруг. – Какая гадость и ерунда! Зачем ты это все нам показываешь? Неужели нет у тебя хорошего товара?

– Этот товар я и выдаю за хороший, – сказал коробейник и оскалил зубы не хуже любой собаки. – Что с ним не так-то? Ремешки как ремешки, разве что гниловаты. Колечки как колечки, разве что камушки из них повыпадали. Шапочка с рожками вообще почти новая.

– Да она кишит вшами! – возмутилась жена младшего сына и отбросила шапочку на землю.

– Меряют все кому не попадя, вот и заразили, – сказал коробейник. – Шапочка-то не виновата! Зачем ее так бросать?

И он бережно положил ее обратно в короб.

– Хотели мы тебя ограбить, да смысла нет, – сказали солдаты.

– Поспешим, – крикнул Гунтельм. – И так мы тут задержались, спасая бесполезного коробейника с его бесполезным товаром. Надо успеть в город, пока ярмарочный день не закончился.

Двинулся дальше воз сена, окруженный людьми. Коробейник хромал позади всех.

Вот уже раскинулись плоские поля, ласкающие глаз, – серовато-коричневые, словно сбрызнутые едва заметной зеленью, с острыми крыльями мельниц. Вдали, отсекая от полей горизонт и как бы не впуская его в общую картину, высился город – стены и за ними башни соборов, и выше всех – собор Святого Иоанна.