Призраки Иеронима Босха

«Лучше тебе не думать, – посоветовал Разум. – А то найдешь себе еще одного напарника, похлеще коробейника. Как мог ты ему довериться? Разве не читал в ученейшем труде „Speigel der sonden“, иначе рекомом „Зеркалище прегрешилищ“, что глупость является одним из тягчайших грехов, поскольку поощряет множество других грехов, и хоть она не причислена к смертным и не заводит в самые глубины ада, все же способствует тому, чтобы в эти глубины падали другие, худшие грешники, которые, возможно, и не стали бы таковыми, если бы не нашлось дураков, на которых они могли упражняться и совершенствоваться».

«Заткнись, заткнись, заткнись!» – закричал в своих мыслях магистр Злословия, да так громко, что голова у него страшно разболелась. Он побежал в первую попавшуюся аптеку, а это оказалась аптека Спелле Смитса, знаменитого своим пузом, в котором он носил пороки.

– Что угодно? – вопросил Спелле Смитс, который как раз увязывал в хорошенькие пучки раздобытое им золотое сено. – Я занят, добрый человек, так что ступай своей дорогой.

– Голова… – простонал магистр Злословия. – Голова раскалывается…

Спелле быстро повернулся к нему с вопросом:

– А нет ли у вас часом внезапной чумы? Если это так, то дело дурное: придется вас сжечь вместе со всеми пожитками.

– Все из-за моего Разума, – объяснил магистр Злословия. – Так и стучит в черепную коробку и кроет меня распоследними словами.

– Вы что, носите разум снаружи головы? – удивился Спелле Смитс. – Впрочем, мне известны подобные случаи. Они не так редки, как это может показаться. Взять, к примеру, нашего мастера стеклодува, мастера Кобуса ван Гаальфе.

– Не хочу я брать никакого стеклодува, у меня голова болит! – простонал магистр Злословия.

«Так тебе и надо, – шипел Разум. – Не слушался меня, вот и остался с носом!»

– Я к тому и веду, что у вас голова болит, – невозмутимо продолжал Спелле Смитс. – Почему, как вы думаете, у стеклодува голова никогда не болит? Ни разу у меня лекарства не купил, никогда за помощью не обращался, ни стювера на свое здоровье не потратил! А ведь он дует, как явствует из названия его профессии, сильно дует в разные трубки. От такого напряжения непременно должна голова заболеть.

– Никогда об этом не размышлял, – вздохнул магистр Злословия.

– А очень даже напрасно! – заметил Спелле Смитс. – Вот вы попробуйте подуть, только сильно. Попробуйте! Сразу почувствуете, как у вас все напряглось. А что напряглось, то и заболело.

Магистр Злословия так ослаб от огорчения и головной боли, что подчинился и подул.

– Плохо дуете! – с презрением бросил Спелле Смитс. – Голову-то напрягите. А то вы ее расслабили, как моченое яблоко.

Магистр попробовал напрячь голову, побагровел, вскрикнул и упал на большой сундук, стоявший у Спелле Смитса в комнате, где тот разговаривал с пациентами. В сундуке этом у него хранилась одежда и кое-какие целебные травы.

– Так вот, – продолжал Спелле Смитс, – мастер Кобус никогда не страдает головной болью, потому что его разум носит в своей голове Маргрит, его умная жена. Сам же он от этой напасти освобожден.

– Я не могу… жениться… Я монах! – сказал магистр Злословия.

– Ну так заведите ученика, подсвинка какого-нибудь, – посоветовал Спелле. – В подсвинка можно много разума натолкать. И вам не так обременительно, и подсвинку лестно.

Магистр Злословия хотел что-то возразить, но внезапно хрюкнул.

– Голова… болит! – вскрикнул он, собрав последние силы, потому что Разум, возмущенный этой метаморфозой, решительно собрался его покинуть.

– А голову, ваше свинячество, мы вам в два счета излечим, – хихихкнул Спелле Смитс, и живот его разразился громким хохотом-урчанием: если пороки, обитавшие там, что-то и делали дружно, так это глумились.

Спелле Смитс взял тонкую металлическую пластину, похожую на ремень, обвил ею голову магистра Злословия, потуже стянул и поставил заклепку.

– Теперь ваша голова не расколется, – сказал он, удовлетворенно созерцая свою работу. – Хотя, по правде сказать, лучше вам стоило сходить к бондарю. Он бы взял дешевле.

Йерун помогал отцу в мастерской: Тенис ван Акен получил заказ создать украшения для нового баптистерия. Йерун рисовал листья и вьющиеся растения, которые будут изображены внизу большой чаши.

Тут в мастерскую забежал Стаас Смулдерс и закричал:

– А там на площади воз сена стоит!

– Что с того? – спросил Тенис. – Тоже мне, невидаль – воз сена.

– Так не простого же сена, оно сплошное золото, – объяснил Стаас, приплясывая на месте. – Дядюшка, отпустите Йеруна, ведь столько золота за раз на одной телеге – когда такое увидишь? Вам бы золото не помешало!

– Золото никому не помешает, но только честно заработанное, – сказал Тенис. – А целый воз золота посреди площади – дело рискованное.

– Я бы посмотрел, – сказал Йерун и взглянул на отца.

– Ступай, – сказал Тенис. – Через час возвращайся.

– Ой, – спохватился Стаас Смулдерс. – Здравствуйте, дядюшка.

– Идите уж, – махнул рукой Тенис. – Может, я потом тоже выйду посмотреть. Сейчас докончу одну фигуру и соберусь.

Молодые люди убежали, дверь вырвалась из их рук и хлопнула.