Призраки Иеронима Босха

– Но как это сделать? – вопросил Герретье и в последний раз хрустнул суставом.

– Возможно, следует просто спросить, – предложил Сарториус и обратился к Альбертину на латыни: – Quid tibi nomen est, peregrine?[7]

– Cur me peregrinum vocas?[8] – машинально на том же языке ответил Альбертин и добавил: – Разве мы не в Нидерландах? Какой это город?

– Я назвал тебя чужестранцем, потому что ты прибыл из чужих стран, – ответил Сарториус с достоинством, но Альбертин видел, что ему удалось смутить этого человека. Сарториус очень быстро начал перебирать свои четки, цепляя зерна ногтем большого пальца, и некоторое время было слышно в комнате лишь их тихое постукивание.

Потом брат Ангелиус сказал:

– Назови свое имя, брат.

– Quid me fratrem vocas?[9] – вопросил Альбертин.

– Я обратился к тебе как к брату, потому что ты монах, разве не так?

– Возможно, – сказал Альбертин. – Так какой это город?

– Антверпен, – нехотя подал голос Сарториус. – И довольно об этом.

Альбертин встал с пола и прошелся вдоль круга, начерченного на полу. Круг был вписан в шестиугольную звезду, в каждом из ее лучей присела набок оплавившаяся черная свеча, а над дверью, видневшейся почти впритык к одному из лучей, находилось что-то, о чем Альбертину очень не хотелось бы думать, что это дохлая кошка, прибитая гвоздем к стене.

Сарториус с интересом наблюдал за Альбертином.

– Скажи, ты можешь выйти за пределы круга? – спросил он.

Альбертин посмотрел на него удивленно:

– Почему же нет?

– Попробуй.

Альбертин занес ногу, но какая-то незримая преграда помешала ему сделать шаг.

– Не можешь, – констатировал Сарториус. И снова задумался, постукивая четками.

– Ты ведь точно человек, брат? – задал вопрос брат Герретье.

Альбертин промолчал.

– Он выглядит как человек, – заметил брат Ангелиус. – Более того, он имеет обличье монаха.

– Но что у него под одеждой – этого мы не знаем, – возразил брат Герретье. – Не раздеть ли нам его?

– А кто этим будет заниматься? – осведомился Сарториус.

– Пусть сам разденется, – сказал брат Герретье.

– Ну вот еще! – сказал Альбертин и уселся в центре круга, скрестив ноги.

– Однако же разговаривает он разумно, – указал брат Ангелиус.

– Я голоден, – сказал Альбертин. – Пока не принесете мне еды и питья, ни слова больше не скажу.

– А если принесем – разденешься? – прищурился Сарториус.

– И кошку со стены снимите, – добавил Альбертин. – Срамоту какую развели. Такого даже в аду нет.

– Так ты к нам прямиком из ада, не так ли? – оживился Сарториус.

– Я предпочитаю вареную рыбу, – объявил Альбертин. – И хлеб – да чтобы свежий. Принесете с плесенью – на мою помощь не надейтесь.

– Да где ж мы тебе сейчас рыбу найдем? – всплеснул пухлыми руками Ангелиус.

Хотя этот брат Ангелиус изначально показался Альбертину несимпатичным, сейчас, как выясняется, он оказался самым приятным из всех. Так что нетрудно догадаться, насколько же отвратительными выглядели в его глазах все остальные!

– Где хотите, там и берите, – отрезал Альбертин.

– Может, колбасой соблазнишься? – вкрадчиво предложил брат Ангелиус.

Альбертин удостоил его лишь презрительным взглядом.

– С рыбами у брата Сарториуса связаны дурные воспоминания, – пояснил свистящим шепотом брат Ангелиус.

Брат Сарториус пожал плечами и отвернулся к стене.

– А вот у меня с рыбами только хорошие воспоминания, – заявил Альбертин. – На голодный желудок говорить отказываюсь.

Брат Герретье, повинуясь едва заметному кивку брата Сарториуса, встал и вышел из комнаты.

Альбертин сказал:

– Итак, это Антверпен, и вы четверо – монахи. Что еще мне следует знать?

– Ты жив или мертв? – вместо ответа спросил брат Сарториус.

– Что? – не понял Альбертин.

– Vivisne an mortuus es?[10] – повторил свой вопрос на латыни брат Сарториус.

– Откуда мне знать! – вспыхнул Альбертин. – У меня есть тело, у тела есть потребности. У меня есть разум, у разума есть знания. Живой ли я?

– Наличие тела и разума, а также свободное владение латынью доказывает лишь то, что ты существуешь, – отозвался брат Сарториус. – Однако живой ты или неживой можно установить лишь одним способом: убив тебя. Если ты умрешь, значит, ты был живым. Если же ты не умрешь, значит, ты живым не был.

– Я против такого способа, – возразил Альбертин. – В конце концов, лично для меня это не имеет значения. Бог разберется, жив я или нет, когда придет срок.

– Весьма умно, но для наших целей бесполезно, – сказал Сарториус.

– Каковы, в таком случае, ваши цели? – спросил Альбертин.

– Это самый главный вопрос, и ты наконец-то его задал, – сказал Сарториус.

Тут брат Эберхардус, огромного роста сухопарый человек с длинной бородой, похожий на Иоанна Крестителя в пустыне, заговорил гулким басом:

– Мы намерены установить связь с адом. Вот какова наша самая важная цель.

Альбертин поперхнулся. Тут вошел Герретье и принес кусок хлеба, на котором лежал кусок отварной рыбы.

Но сколько ни пытался он передать эту рыбу Альбертину, незримая стена его не пускала: Альбертин был полностью отрезан от внешнего мира.