– Ни сном ни духом, начальник, – начал Степаныч, – но если надо, всё подпишу, того мухомора прижать? Легко, всё, как надо, скажу, мало ли по Ворошкам чудиков ходит…
– Ты нам лучше про безымянную могилку расскажи, – остановил словесный поток Дмитрий.
– Дык чегось про неё рассказывать-то? Ну, был камешек без имени, дык исправили, всё чин-чинарем.
– Вот про это и расскажи. Кто исправил, как, когда.
– Дык мать, знамо дело. Пришла, денег дала, просила имя выбить, – мужик перевёл взгляд со Станина на столичного специалиста.
– Когда пришла?
– Не припоминаю, вроде до Дня урожая[12]
, но если надо по-другому вспомнить, вы, милки, только скажите, я…– Куда пришла? Почему к тебе? У тебя что, контора с вывеской? – засыпал его вопросами Илья.
– Не-е, – тот замотал головой, – я ж мастер по камню, – он взглянул на свои дрогнувшие руки и добавил: – Бывший. Я надписи на надгробиях обновляю, ну, там, где стёрлось, обкрошилось али ещё чего. Все в Ворошках знают: надо что-то переделать, найди Степаныча, конторским вроде не по чину, а мне приработок.
– То есть она тебя сама нашла?
– Да, то есть нет. Работал, а она мимо проходила, остановилась, стала спрашивать, что да как. Ну, я и рассказал, чего с хорошим человеком не поговорить.
– И тогда она тебя наняла.
– Верно говоришь, начальник.
– Откуда ты знаешь, что это мать? – спросил столичный специалист.
– Дык она сама сказала.
– И имя назвала? Своё и ребёнка?
– Истинно так, вы на меня грехи не вешайте, с именами строго. Злата Артахова. Я у конторских уточнил, Верник пробивал по базе, есть такая, и дочка у неё Алленария. Деньги взял, отпираться не буду, работу сделал. Столько лет камень безымянным стоял, разве ж дело, мёртвые ентого не прощают.
– Опознать сможешь? – Демон наклонился над столом и выложил перед мужиком несколько фотокарточек.
Далеко, лиц не разглядеть.
– Дык вот она, – он ткнул пальцем в одно из изображений.
Станин поднял глаза на Лисивина, застывшего в напряжённой позе.
– Это всё?
– Кажись, да. Но если надо…
– Мы поняли. Можешь идти.
Я смотрела на застывших в напряжённых позах псионников, и сердце громко колотилось в груди.
– Ну, тогда лады, – Степаныч вперевалочку ушёл, ни один из мужчин не повернулся в сторону хлопнувшей двери.
– Докопался, – хрипло сказал Илья, – правдолюбец.
– Он самый. Я долго искал клинику, где, по твоим словам, «помогли» Артаховым. И не нашёл. Да, Сергий лечился, Злата забеременела, но сама, без всяких искусственных манипуляций, что было отнесено врачами к чуду, которому всегда найдётся место в медицине. Жаль, я давно не верю в чудеса, – Дмитрий качнулся на стуле, – детей не могли иметь твоя жена Симариада и Сергий. Несправедливо.
– Если ты успел придумать целый роман, то ошибся. Это была не любовь, это был договор. Она получит ребёнка, Сергий получит ребёнка, я получу ребёнка. Все счастливы, все семьи сохранены. Я бы всегда был рядом с дочерью, а люди бы выражали сочувствие бездетному, который вынужден изливать нерастраченную любовь на чужого ребёнка.
Я стояла в темноте и не могла пошевелиться. Тяжёлое оцепенение неподъёмным грузом опустилось на плечи. Может, и не зря меня не позвали на допрос.
– Смотрю, вы спланировали даже эмоции. Молодцы. Как об этом узнала твоя жена?
– Как обычно жены всё узнают, – пожал плечами Лисивин. – Кто-то что-то видел. Кто-то что-то слышал. Просветили добрые люди. Сима истерик не устраивала, сцен не разыгрывала, на полгода выселила на диван.
– Умная женщина, – похвалил Станин. – Значит, когда Артаховы объявили об ожидающемся прибавлении, она знала, кому следует сказать спасибо. А тут ещё Сергий выкинул фокус с монашкой.
– Идиот, так и не смог вытащить голову из штанов.
– Марината умирает, – продолжал рассказывать Демон, – и возвращается. Мстить девочке она не могла, только Сергию и Злате. Но вместо этого она материализуется в родовом зале. Кстати, есть свидетель, который видел там твою жену, – он приподнялся. – Женщина, которую ты защищаешь, убила твою дочь.
– Она думала, что её предали, а когда увидела новорождённую, совсем перестала соображать. Это было помешательство!
– Нет, и ты сам это знаешь. Никто не поверит в расчётливую сумасшедшую, которая влила в ротик новорождённой материю Маринаты. Младенец рефлекторно проглотил всё, что дали. Это было больно, – Илья замотал головой, не желая слышать, не желая соглашаться. – «Хвост хвоста», они связаны смертью, блуждающая стала не палачом, а его орудием. Орудием убийства. На сколько ты поднял жене кад-арт? На сколько сверх стандарта? В службе контроля знают?
Лисивин продолжал качать головой, не отвечая, не соглашаясь, и кажется, вообще не слушая. Он был спокоен и собран. Он не был похож на человека, которого мучает вина, он не был похож на того, кого обличают.
– Кто хоронил ребёнка? Только не говори, что Сергий, его бы с «безымянными» бумагами сразу завернули.
– Я хоронил. Артахов только заполнил бумаги. Имени не было. Никто никогда не желал Алленарии смерти.
Я прислонилась лбом к холодной стене, мир в очередной раз пошатнулся.