Призраки Ойкумены

Ухмылка сползла с лица вудуна. До всех лишь сейчас дошло, что если пижон-спортсмен прикончит «нашего парня», все надежды пойдут прахом. Никто не знал, чем именно поможет колланту Диего Пераль, но его смерть лишала коллантариев всякого выбора действий. Пробус с Фришем — двое, кто был в курсе гибели Энкарны де Кастельбро — переглянулись. Обоим представилась одна и та же картина: спортсмен убивает Диего Пераля, коллант выходит в космос — и обнаруживает в своей компании не просто мертвую девицу, а мертвую девицу и мертвого кавалера, и это навсегда, во веки веков, аминь.

— Они будут драться? — шепотом спросил Пробус у гематра.

— Вероятность дуэли, — доложил Фриш, — девяносто семь процентов ровно.

— Вы бы поставили на сеньора Пераля, душа моя?

— Нет.

— Его убьют?

— С вероятностью в восемьдесят шесть процентов.

— Сеньор Пераль — отличный боец.

Гематр не счел нужным ответить. Оценив молчание Фриша, помпилианец окончательно уверился, что спортсмен знаком гематру не понаслышке. Слишком уж точными расчетами оперировал мар Фриш. Под ложечкой у Пробуса екнуло: так случалось накануне крупных неприятностей. «И ты не успеешь, бес!..» — услышал он крик спортсмена. Подтверждая дурные ожидания помпилианца, белый франт вынул из ножен свою шпагу. Кранты, уверился Пробус. Резня на пороге. Чертовы забияки издевались над зрителями: стоя с оружием наголо, они не торопились скрестить клинки. Молчали, вздрагивали, обменивались резкими, краткими, малоосмысленными репликами, больше похожими на взлаивание собак, чем на человеческую речь. Казалось, они дерутся словами, прощупывая оборону соперника, а шпаги приберегают напоследок.

— Три раза да, — вдруг брякнул рыжий невропаст.

— Что? — не понял Пробус.

— Три согласия. Под любым соусом.

— Чьи согласия?

— Спортсмена. И мы вытащим обоих на орбиту.

— А дальше?

Рыжий вытянул губы трубочкой, дунул в кольцо, сложенное из пальцев, и развел руками пошире, изображая, как растягивается воздушный шарик:

— Бумс!

— Бумс, — повторил Пробус.

Никогда Спурий Децим Пробус никого не убивал. Брал в рабство — это да. Но заклеймить свободного человека, превратив его в раба — такая агрессия была в природе Пробуса. Приковать к деревянному щиту, влепить в живую плоть раскаленное тавро, сдать живую батарейку на энергостанцию, забыть о ее существовании… И совсем другое дело — выволочь жертву на орбиту, разорвать ее связи с коллантом, так, чтобы пассажир вернулся в малое тело, и сразу же — к праотцам, обернувшись куском льда… В случае клеймения Пробуса от стресса спасало абсолютное бесчувствие по отношению к рабам, основа психики каждого помпилианца. Убийство спортсмена бесчувствия не предполагало; разве что для гематра, и то, знаете ли, под вопросом.

Я это сделаю, осознал Пробус. Великий Космос, я это сделаю!

— Бумс, — кивнула Анджали.

И весь коллант, не в силах произнести «да», согласился:

— Бумс!

Вот тогда-то Пробус и кинулся вперед:

— Золотце! Радость моя!

Петухи обернулись на крик. Мигом раньше спортсмен поднял шпагу в откровенно угрожающую позицию, и Пробус радовался, что успел вовремя, прежде чем дуэлянты насадят друг дружку на вертел. В мозгу помпилианца мало-помалу складывался замысел розыгрыша, замысел перспективный, если удастся поймать спортсмена за павлиний хвост.

— Не надо! — голосил Пробус. — Не надо здесь драться!

— Вы пацифист? — ядовито осведомился спортсмен. — Руководитель местной ячейки?

— Душечка! Вы срываете нам пикник!

— Не волнуйтесь, мы быстро!

— Вы-то быстро! А мы? А мы, душечка?! Сюда уже летит наш класс! Пять минут, и они здесь! Вы ломаете нам весь кайф!

— Класс?

— Встреча одноклассников! Каждый год на этом месте! И что же? Вжик-вжик, хладный труп! Полиция, медэксперты, опрос свидетелей! Пикник сорван к черту! Голубчик, мы так готовились…

— Сочувствую, — отрезал спортсмен ледяным тоном.

Шут, гаер, легкомысленный хохмач по мнению большинства, Спурий Децим Пробус отлично разбирался в людях. Спортсмен его раздражал. От спортсмена пахло шизофренией. Временами Пробусу мерещилось, что он разговаривает не с одним, а с двумя спортсменами, по нелепой случайности вынужденными делить общее тело. Помпилианец ловил себя на гадкой сложности момента: словами он забалтывал спортсмена-первого, а жестами отвлекал внимание спортсмена-второго. Ему даже пришла в голову идея заклеймить спортсмена и решить вопрос радикальным образом. Нет, велел себе Пробус. Нельзя. Удавка сдавила горло — вколоченный с детства запрет брать кого-либо в рабство при посторонних инорасцах. Обезрабленный коллантарий, Пробус больше никого не мог заклеймить. Но в данный момент, дыша близостью убийства, помпилианец напрочь забыл о своем нынешнем статусе. Натура хищника одержала победу над разумом, взнуздав логику и послав ее в безумный галоп.

— Тут рядышком есть уютное местечко. Вам никто не помешает! Никто! Там нет ни единой живой души, клянусь! Хотите, мы проведем вас туда? И шпигуйтесь на здоровье! Заказать вам на утро труповозку?

Спортсмен колебался:

— Если дон Диего не возражает…

— Мне все равно, — отрезал Диего Пераль.