После обеда потянулись иные барахольщики. Эти хотели сбагрить ему свои поломки и обноски. Глаза старьевщика разгорелись двумя углями, и пошел совсем другой торг. К ужину ушлый дед битком набил тележку, охрип и, судя по звону кошелька, остался в явной прибыли.
На ночлег его никто не позвал.
Знакомое дело.
Старик впряг в тележку сонного ослика и побрел, понукая ленивое животное, к выходу из города.
У погоста торговец остановился и мучительно высматривал что-то в подступивших сумерках. В лесу за кладбищем токовала невидимая птица, то ли призывая самку, то ли собирая стаю. Старьевщик довольно заухал в ответ, и они долго перекликались, после чего одновременно умолкли. Дед окинул взглядом небо, зашторенное облаками, и сунул руку за пазуху. Резная сфера, чуть больше кулака, приятно согрела руку. Старик поднес череп к губам и подышал в пустые глазницы. Показалось или щупальца под челюстью слегка дрогнули? То самое место?
Кряхтя, старьевщик сполз с повозки. Добрел до косого кладбищенского забора и, отшвырнув гнилую изгородь, шагнул на освященную землю. Зашипел от резкой боли в ступнях. Пошатнулся. Швырнул череп в подернутую ранним морозом грязь. Тот пробил тонкую корку льда и наполовину погрузился в землю.
Старику не показалось. Череп несколько раз дернулся, попытался приподняться на щупальцах. Пламя лизало глазницы изнутри. Трещины ползли по полированной кости. Мертвая голова указала куда-то за спину деда.
Кладбище вгоняло раскаленные шипы в лодыжки старьевщика и подбиралось к коленям. Дед выл, вырывая куски губ своими чудовищными зубами, но сумел сделать три ломких шага назад и выпасть на дорогу.
Луна прищурила любопытный глаз в прореху облаков.
Ослик испуганно стриг ушами. Ночь потешалась над стариком, но не подходила близко.
Отдышавшись, старьевщик поднял глаза и в прицельном свете завистницы-луны увидел холм с подозрительно знакомой лысой макушкой. Подходящее место для казни. Или рождения нового Бога?
Боль свернула знамена и, издеваясь, расселась вокруг старика.
Он утерся огромным узорчатым платком и осмотрелся. Место казалось подходящим. Город, как язва, не препятствуй ему, и он разрастется. Кладбище сотрут и забудут. Холм станет деталью городского ландшафта, неотделимой частью.
Старьевщик распряг ослика и угостил хворостиной по заду. Обиженное животное взбрыкнуло и скрылось в ночи. Повозку мстительный старик опрокинул на кладбище – пусть гадают, что здесь произошло? – и полез на холм.