Посмотрев на остатки нехитрого угощения, которое они прихватили на пикник, она, довольная, снова прилегла. Ее голова приютилась у него на груди, она вдыхала сладкие ароматы цветов и травы.
Его пальцы блуждали по ее волосам, в то время как солнце светило ей в лицо сквозь листву деревьев. Она закрыла глаза, и под веками заплясали красные пятнышки. Так приятно было расслабиться, слушая, как щебечут птицы, как легкий ветерок шелестит листьями, и воображать себя на берегу морю. Земля, казалось, слегка покачивалась, и ей представилось, что, потерпев кораблекрушение, они качаются на маленьком плоту посреди спокойного голубого океана.
И тут где-то в отдалении послышался стук конских копыт.
Его пальцы коснулись ее щеки, губ, и она осторожно куснула зубами один из них. Ребенок у нее в животе несколько раз чуть заметно дернулся. Когда она открыла глаза, бабочка-крапивница собирала сок с колокольчиков, которых на поляне было полным-полно.
После того как он переменил позу, его лицо оказалось над ней. Он поцеловал ее, и она почувствовала, что от него пахнет пивом и сосисками. Она погладила жесткую щетину на его подбородке.
—
Он в ответ провел пальцами по ее шее, потом скользнул рукой под платье, лифчик и принялся ласкать груди. После чего зажал сосок между пальцами, и она вздрогнула.
— Ой! Поосторожнее! Больно же!
—
Неподалеку тихо заржала лошадь.
—
Чья-то рука была у нее на колене, скользила вверх по бедру, грубые пальцы продвигались по ее обнаженной плоти.
—
Ветви раскачивались над нею, солнечный свет пятнами пробивался сквозь листву. Мимо них прожужжала пчела, над головой пролетела птица, а потом лицо мужчины заслонило свет, и его губы снова прижались к ее губам, его язык жадно пробегал по ее зубам. Его пальцы скользнули под ее панталончики, пробиваясь сквозь волоски в паху. Напрягшись, она решительно оттолкнула мужчину:
— Нельзя, это может повредить маленькому.
— Да брось ты, все будет нормально.
И он опять принялся за свое.
— Нет! — Она захихикала. — Перестань!
— Да ничего с ребенком не случится.
— Нет. Мы не должны рисковать!
— Не будь ты глупой коровой.
— Дик, пожалуйста.
Она сомкнула колени, и он, страшно злой, откатился в сторону. Успокоившись, она почувствовала на сердце какую-то непонятную тяжесть. И приподняла лежавший на груди медальон. Ярко-красный камешек в форме сердца блестел в свете солнца, а золотая цепочка искрилась. Потом на медальон упала какая-то тень. Лошадь била копытом прямо у нее за спиной.
Она подняла голову: на фоне неба четко вырисовывался силуэт наездницы.
На них смотрела красивая молодая незнакомка. Густые, черные как смоль жесткие волосы, зачесанные назад, венчала шляпка. Женщина была одета в элегантный жакет для верховой езды, щеголеватые бриджи и блестящие сапоги.
Хотя глаза всадницы затенялись козырьком ее бархатной шапочки, они, казалось, полыхали, как солнце сквозь туман. Взор незнакомки пугал: он излучал презрение, отвращение и что-то еще, чему не было названия. Хорошо хоть эта высокомерная красавица тут же ускакала прочь…
Она поправила задравшееся на живот платье и издала одинокий смешок, растаявший в тишине.
— Эта леди, должно быть, все видела. Интересно, почему она ничего не сказала? А уж как модно одета. Я никогда раньше ее не видела. Наверное, гостит в поместье?
Мужчина резко поднялся, счищая траву с брюк.
— Эта дама приехала из Лондона, — ответил он. — Арендовала на лето дом старика Маркхэма.
— Ту мельницу?
— Да, вроде бы хочет купить ее.
— Так это она? Та самая, о которой столько говорили? Судя по тому, что люди болтают, никакая она не леди. — Она поежилась, вспомнив, с какой злобой смотрела на нее та женщина. — А с какой стати она была верхом на Джемме?
— Она попросила оседлать ее и заплатила мне хорошие деньги.
— Но ведь Джемма — моя лошадь. Ты же обещал подарить ее мне.
— Давай, когда лето закончится, ладно? В любом случае сейчас ты не должна ездить верхом.
— Люди говорят, что эта дамочка — та еще распутница.
— Она леди, — возразил он, повышая голос.
— Как ты считаешь, она хорошенькая? — Мужчина не ответил, и она протянула к нему руку. — Дик, ты меня любишь, ведь да? — Внезапно вокруг потемнело. Ей стало холодно, она задрожала. — Дик? Дик?