Юноша протестующе мычал, дергался в путах. Его собеседник поморщился и позволил ему заговорить.
– Как?! – прошептал молодой ученый. – Это невозможно!
– Физики доказали, что шмель летать не может, однако ему совершенно по барабану на физиков, летает, как миленький, – прошелестел тихий, почти бесплотный голос откуда-то из темного угла. Но Дмитрий узнал.
– Николай Ильич? Вы?!
Юноша закрыл глаза, его захлестнули воспоминания, затянул беспощадный водоворот памяти и раскаянья…
Ровно в 23 часа отряд для эвакуации Метровагонмаша спустился в бункер. Дмитрий пожал руку встречавшему их Рыбакову, перекинулся парой слов.
Население собралось в большом зале, все молчали в тревожном ожидании.
– Это убежище скоро перестанет быть пригодным для жизни. Командование военных и лично полковник Рябушев принимают всех в наших стенах. Мы подстрахуем переход по поверхности, все проверено, дорога безопасна для перемещений, – начал Холодов, обращаясь к присутствующим.
Его встретили аплодисментами. Верный пес полковника Олег Семенович тщательно подготовил почву. Да и расчет Марины оказался верен, самые лучшие, самые думающие и верные отправились на неминуемую смерть под командованием Жени, возомнившего себя спасителем.
Алексеева тоже была здесь – бледная, с запавшими глазами, с мокрыми волосами, она едва успела вернуться из города обратно под землю после того, как тайно сопровождала Женю и его отряд до Бабушкинской.
– Привет, – она довольно доброжелательно кивнула Диме. – Все по плану?
– Да-да. Первая группа готова? – молодой ученый заглянул в свои записи, сверился с часами.
– Все готово. И все же я настаиваю, чтобы в убежище военных ушли все. Дальше будете решать, возможна ошибка.
– Исключено, – бесстрастно бросил Дмитрий. – Уводите отряд, остальные выйдут через полчаса, мне хватит времени на сортировку.
Алексеева посмотрела недобро, в глазах мелькнуло что-то похожее на презрение, смешанное с ненавистью, но женщина промолчала.
– Олег Семенович, прикажите выходить. Даю десять минут, – обратилась она к Рыбакову.
Зал опустел, остались пара десятков человек. Дмитрий натянул резиновые перчатки и пошел вдоль замерших в непонимании людей, осматривая каждого.
– Вы, вы и вы, – наконец, сказал он. – Остаетесь в бункере. В убежище военных не нужны больные, у нас не хватит медикаментов на всех.
Его голос звучал равнодушно. Он не считал несчастных за людей. Обреченные, почти мертвецы.
– Но как же… – начал молодой часовой, тот самый, который встретил его у дверей.
– Я сказал, вы остаетесь здесь! – повысил голос юноша и кивнул сопровождающим его людям полковника.
Один из мужчин со стоном рухнул навзничь, лишившись чувств. Солдаты загоняли кричавших и умолявших жителей Метровагонмаша в одну из комнат.
– Пожалуйста! Прошу вас! Умоляю! Я хочу жить! Я не больной, не больной! – бился в истерике один из них, пытаясь вырваться.
Он оттолкнул конвоира, бросился бежать. Ему в спину уставилось дуло автомата.
– Не стрелять! – рявкнул Дмитрий. – Пусть идет, бежать все равно некуда.
Беглец услышал его, остановился, будто окаменел в своем горе. Сгорбился, обреченный и бессильный.
Холодов молча смотрел на них, его лицо – ледяное, совсем без эмоций, не выражало ничего, ему действительно было все равно.
– Дима, подумайте еще раз! Я прошу не за себя, вы можете помочь молодым, им еще жить и жить, – Николай Ильич, также приговоренный к смерти, посмотрел ему в глаза.
– Уведите, – юноша раздраженно мотнул головой, недовольный задержкой.
– Вы еще вспомните нас, клянусь! – казалось, его собеседник на мгновение потерял самообладание. – Лишать больных права на жизнь – это преступление, во все века таким оказывали милосердие! Плевать на меня, на тех, кто отжил свое, вы должны спасти молодых, кто может быть полезен обществу!
Дмитрий передернулся, посмотрел зло.
– Это решать не вам. Разговор окончен.
Из-за закрытой двери слышались крики – отчаянные, разрывавшие душу, но молодой ученый был привычен к плачу и мольбам.
– Уходите последними, дверь оставьте открытой, если хотят, пусть идут на поверхность, – он кивнул часовым и пошел прочь, уверенный в своей правоте вершитель судеб. А вслед ему неслись проклятия.
– Ваши проклятия сбылись, – прошептал юноша. – Я отрекся от всего, чем жил, послал к чертям Доктора Менгеле. Поверьте мне, мы теперь не враги.
– Не враги? – Николай Ильич презрительно поднял брови. – Ошибаешься, мы выжили только благодаря ненависти к вам.
– Все кончилось, полковник и Доктор Менгеле мертвы. Все мертвы – и ваши друзья, и те, кого вы так ненавидели. Вы живы. И я жив. Нужно что-то делать с этим, – голос Димы прозвучал совсем неуверенно. Все кончено. Здесь, вместе с приговоренными к смерти, он останется навсегда.