– Мы живы, ты прав, – кивнул мужчина. – И ты прекрасно знаешь, что нам осталось недолго. Женщины и дети погибли первыми. Нас осталось четверо, мы доживаем последние дни, смирились с неизбежностью. Этот бункер полностью пригоден для жизни, полно топлива, работают все системы. Но мы не в состоянии ухаживать за курами и выращивать грибы, заперлись тут и доедаем последнее. Ты мог нас спасти. Но не захотел.
Слишком длинная тирада вымотала Николая, он осел на землю и закашлялся, сплевывая кровь.
– Лучевая болезнь не лечится в наших условиях, я не мог вам помочь, – тихо сказал Дмитрий, не в силах смотреть на своего собеседника.
Тот скривился, отер губы грязным рукавом рубашки.
– Верно. Но оставить нас подыхать в темноте, почти беспомощных – это выход? – сипло выговорил он.
Молодой часовой – бледный, с землисто-серой кожей, с хрипом втянул воздух и заговорил.
– Моя сестра умерла тут, она была инвалидом с детства, отказали ноги. Она была такой умной, веселой девушкой, могла быть полезной. Когда сюда пришла эта зараза с грибами, она умерла одной из первых, плакала, постоянно звала меня. Я видел все, держал ее за руку, и после этого ты хочешь, чтобы мы перестали быть врагами?
Дима отчаянно обвел взглядом крохотную каморку, боясь посмотреть в глаза этим людям, уставился в одну точку.
– Почти все спасенные с Метровагонмаша оказались на нижних этажах, бесправные рабы или слуги. Вы уверены, что смерть страшнее этой пытки? – медленно проговорил он.
– Я сейчас его убью! – взвыл из темноты еще один голос, доселе молчавший. Из угла к пленнику пополз на локтях парень с перекошенным от гнева лицом.
– Не трать силы, садись, успокойся! – Николай Ильич перехватил его, усадил к стене. – У нас есть способ поквитаться с преступником. Просто нужно немного подождать.
– Как вам удалось спастись? – этот вопрос тревожил Дмитрия, не давал покоя.
– Все тебе расскажи.
– Мы не смогли создать противоядие, два года бились над этой загадкой, это невероятно, невозможно! – в глазах юноши появился лихорадочный блеск.
Прошлое не отпускало его, научные изыскания, смысл всей жизни, тянули назад, как камень. Как же он хотел, чтобы все было, как прежде! И как мечтал наконец забыться и забыть…
– Ильич, уведи его отсюда, я за себя не отвечаю! – сидевший у стены инвалид снова потянулся к пленнику.
– Вставай. Посидишь один, а мы подумаем, что с тобой делать.
– Ослабьте веревку, я не чувствую пальцев, – попросил Дима.
– Еще чего. Вставай.
Юноша с трудом поднялся на ноги, разорванная рубашка соскользнула с плеча, в тусклом свете лампы присутствующие разглядели полузажившие рубцы и ожоги.
– Это кто тебя так? – с внезапным участием спросил часовой.
– Доктор Менгеле, – устало ответил Дмитрий. Ему до сих пор было невыносимо вспоминать последние пару недель.
– О как. Слушайте, а он не врет, похоже. Действительно, он против вояк.
– Это не значит, что он теперь за нас. То, что произошло, не заслуживает прощения, даже если бы полковник и ученый ему бы ноги по частям отрезали. Иди уже, смертничек.
– Пожалуйста, развяжите, мне очень больно, – юноша посмотрел умоляюще, пытаясь встретить хотя бы каплю сочувствия. Но нет, негодяям не подают руки.
Николай отвел его в одну из смежных комнат и закрыл на замок. Дима остался один в темноте и тишине, присел на пол, пытаясь избавиться от веревки. Левая рука ниже запястья не чувствовалась совсем, была чужой и холодной.
– Помогите, помогите, кто-нибудь… – безнадежно, словно молитву, шептал юноша.
В кромешной тьме не было видно вообще ничего, откуда-то сверху гулко падали капли. Страх отступил, пленника накрыло отчаянье, такое же тяжелое и душное, как беспросветный мрак его каземата.
Все кончено. Все было зря. Только чудо может помочь, ему не выбраться из запертой комнаты в заброшенном бункере, хотя у него в сторожах лишь четверо тяжелобольных мужчин. Ясный некогда ум наполнял туман, было муторно и пусто.
Дима провалился в сон. Ему снилась Алевтина, он тянулся к ней, бежал, сбиваясь с ног, но никак не мог коснуться.
«Подожди меня! Остановись!»
Он должен умереть. Ты должен умереть! Ты должен умереть!
Аля безумно хохотала в его сне, карие глаза становились совсем черными, засасывали в водоворот.
– Ты должен умереть! – кричала она, растворяясь в алом мареве. Низкое небо взорвалось дождем, тяжелыми каплями, похожими на кровь. Ветер взметнул столбы пыли и праха, тысячи голосов повторяли одну и ту же страшную фразу, завывая и грохоча раскатами ночной грозы.
Юноша кричал, не слыша самого себя, рвался, но не мог сдвинуться с места.
– Не надо! – он проснулся, резко вскочил.
Перед глазами заплясали пятна, голова закружилась. Дима попытался пошевелить пальцами. Ему стало жутко, ладонь ниже запястья ему уже не принадлежала – ледяная, безжизненная.
За дверью послышались шаги, чьи-то негромкие голоса, именно они разбудили пленника, один из них повторял фразу, которая звучала в кошмаре:
– Он должен умереть!
Ему что-то возражали. В тишине сквозь закрытую дверь Дмитрий смог различить:
– Рано… не подействует… еще несколько дней.