Призраки прошлого

– Мы поговорим. Немедленно! – в ее голосе было что-то такое, что даже всесильный Валерий Станиславович не решился возразить.

Надежда силой затолкала Гену в свою комнатушку, где среди разбросанных вещей с самым бандитским видом сидела Алевтина. Малышка снова разгромила всю комнату, неуемная страсть к приключениям и полное отсутствие страха перед наказанием доводили ее мать до исступления, она кричала, угрожала, потом выплевывала: «Такая же, как твой отец-урод!» и уходила, заперев безобразницу в одиночестве. А по ночам плакала, собирая разбросанные вещи, предаваясь бесконечным воспоминаниям, и Аля тихонько сглатывала слезы под одеялом, не в силах выразить безнадежное ожидание материнской любви всей своей израненной детской душой.

Девочка заинтересованно подняла голову, вскинула умные, но не по-детски грустные глаза на своего отца.

– Твое. Три года с ней воюю, вся в тебя, – устало бросила Надя, избегая встречаться взглядом с Геннадием.

– Мне даже не слишком интересно, как ты тут оказалась. А девочку я заберу с собой. У меня есть ученик, Дима, ему пять лет, ращу себе смену. В нашем убежище одни дуболомы, а из этих детишек может выйти толк. Особенно из нее, – Гена указал на кроху. – Если она вся в меня, как ты говоришь.

– Предатель. Сволочь. Дрянь, – прошептала Надежда, обернувшись. Взглянула на дочь, обвела глазами комнату и очередной погром, перевернутые стулья, раскиданную одежду. – Забирай. Забирай ее с собой.

Алевтина смотрела на мать, и в ее огромных глазах стояли слезы. Она еще не поняла, что произошло, но почему-то было больно-больно.

Той ночью крошка, закутанная в защитный костюм, с неудобным противогазом на лице, который все время съезжал и жутко мешался, впервые увидела поверхность.

* * *

Аля взглянула на Диму. Он слушал завороженно, не перебивая.

– Мать отказалась от меня. Знаешь, она даже не вышла провожать отряд. Спустя годы горького опыта мне немного приоткрылась эта тайна – что чувствовала мама. Я ненавидела того ребенка, которого носила внутри, не знаю, какие боги меня услышали, но они забрали его к себе сразу. И я даже где-то в глубине души рада, что он мертв, ему не придется испытать то, что вынесла я. Сейчас я понимаю свою мать, после такого предательства разве она могла меня любить? Я принесла ей только горе – неуправляемая, своенравная, слишком похожая на отца. Ты не помнишь меня, совсем-совсем? А ведь мы четыре года жили вместе, бок о бок, учились у Геннадия Львовича.

Юноша вспоминал. Память за годы стерла детские картинки, но одно он помнил точно – как его учитель кричал на маленькую, худенькую девчонку младше него на год с небольшим. Как он бил ее, за малейшие провинности ставил в угол, и как превозносил талантливого, спокойного Диму, который с самого детства играм со сверстниками предпочитал уединение и книги. Тогда Доктор Менгеле начал ломать и корежить душу своего ученика, заставляя верить в то, что он – лучший, ставя его на недосягаемый для девочки пьедестал.

Маленькая Ася, так Геннадий называл его сверстницу, была совсем другой. Озорная, непоседливая, ей не место было рядом с пробирками и колбами, она не любила книги, предпочитая бегать, сооружать рогатки из вилок и пуляться грибами в молчаливого и по-взрослому сердитого Диму. С подачи учителя мальчишка нередко отвешивал слабой девочке подзатыльники, обзывал и топал ногами.

Дмитрий вспоминал, и его бросало в дрожь. Неужели это все правда? Неужели та маленькая несносная девчонка выросла в красивую молодую женщину, которая так нравится ему? И сколько лично он приложил усилий к тому, чтобы сделать больно этой несчастной?

Аля вскинула глаза, обведенные синевой, на бледном лице алым росчерком выделялись искусанные губы.

– Я плакала по ночам. Не понимала, за что отец так со мной, мне было запрещено называть его папой. Я была совсем одна, не с кем поделиться, некому пожаловаться. За что Геннадий постоянно наказывал меня? И ты… Я искала хоть кого-нибудь, кто сможет понять, пожалеть, подружиться, но ты меня отталкивал, ты был любимчиком, а я… Ведь я шалила не со зла, а просто от собственной беспокойной натуры. Но папа считал, что я безнадежна. Через четыре года он отправил меня обратно в Загорянку.

Дима обнял девушку, прижал к себе и уткнулся ей в плечо лицом.

– Прости меня… Пожалуйста, прости…

* * *

Алевтина на всю жизнь запомнила тот переход из Мытищ обратно, домой. Пасмурное ночное небо, засохшая весенняя грязь на дорогах. Спасибо отцу за то, что он позволил ей дождаться тепла, прежде чем отправить на поверхность семилетнюю девочку в сопровождении трех разведчиков.

Хмурые мужчины в защитных костюмах торопились, желая успеть туда и обратно до восхода солнца, для опытных сталкеров путь от улицы Колпакова до Загорянки составлял четыре часа. Оставить рюкзаки и письма для руководства – и назад.