Призраки прошлого

– Мамочка, не надо! Юра – хороший, он меня спас! – крикнула Алевтина, каждой клеточкой тела ощущая беду. Она встала между ними, маленькая, растрепанная, но очень смелая.

– Идем. С тобой я еще поговорю, – процедила Надя и потащила дочь за руку по коридору.

Юра рванулся было за ними, но начальник бункера остановил его и начал тихо выговаривать ему. Аля обернулась, и в ее взгляде было море страха и невыплаканных слез, так что даже опытному разведчику стало жутко.

Когда мать и дочь скрылись за поворотом коридора, он продолжал смотреть им вслед, шумно вдыхая и выдыхая, совсем не слыша того, что говорил ему командир. Бедная кроха. Как же ей не повезло!

Ночью Алевтина выскользнула в коридор и забилась в угол в темноте, глотая слезы. За четыре года она научилась плакать бесшумно, потому что отец, увидев, наказывал ее еще сильнее.

Доктору Менгеле удалось закалить характер дочери, в свои семь лет она была сильной, стойкой, умела терпеть боль и унижения, умела постоять за себя перед сверстниками, порой давала отпор и старшим. Но все же малышка оставалась девочкой – маленькой, хрупкой, и когда эмоции перехлестывали через край, Аля пряталась от всех и ревела, стыдясь себя и своей слабости, но не в силах остановиться из-за переполняющих ее тоски и обиды.

Надя встретила дочь неласково. Девочка получила за все: и за то, что отец отправил ее обратно, и за заступничество Юрия, и за сам факт своего существования.

– Тупица! Никчемная! – кричала мать. Алевтина внутренне сжималась, пряталась в панцирь, но смотрела упрямо и зло. Молчала. Геннадий Львович научил ее молчать побоями и наказаниями, и, уже став взрослой и пережив многое, Аля не показывала никому, что творится на душе, открываясь лишь наедине с собой и с теми, кому доверяла.

Теперь, в ее девятнадцать лет, из таковых остался только Дима. Она верила ему, влюбилась, видя в юноше союзника, такую же жертву Доктора Менгеле, как и сама. Она знала юношу с самого детства, и всегда тянулась к нему, даже когда он отталкивал ее. А сейчас… Сейчас он полюбил ее так же сильно, как и она его. Девушка прижалась к нему, позволив себе плакать, и продолжала лихорадочно говорить, выплескивая все, что за эти долгие годы накопилось внутри…

Когда Надежда уснула, маленькая Аля тихо прикрыла за собой дверь и спряталась в полутьме коридора, обнимая руками голые колени.

– Птичка, ты чего тут? Плачешь? – раздался откуда-то сверху знакомый голос.

Юра взял девочку на руки, сел на ступени лестницы, ладонью смахнул с личика Алевтины слезы.

– Мне плохо, мне так плохо, – зашептала малышка. – Я совсем-совсем никому не нужна…

Мужчина подхватил ее под мышки и высоко поднял над головой.

– Ты мне нужна! Я буду тебя защищать. Ой-ой, что это здесь у нас?

Разведчик осторожно провел рукой по ноге девочки, от коленки до ступни. Там не было живого места, все в синяках – заживших, желтовато-серых, и свежих, налитых сизой кровью.

– Болит? Кто тебя так, маленькая?

– Папа. Геннадий Львович. Мне нельзя было называть его папой, – чуть слышно выговорила девочка. – Я его разочаровала. Постоянно шалила, а он наказывал, говорил, что я бестолковая… и… без… без… бездарная, вот.

Юра сжал кулаки от гнева.

– Он ответит. За все ответит. Так нельзя.

– Ты правда не отдашь меня маме и папе? Мне можно остаться с тобой? – Аля доверчиво заглянула ему в глаза.

А потом она сжалась в клубочек в удобном кресле, укрытая колючим одеялом, в кабинете начальника бункера. Там бушевала гроза, Юрий кричал на Надежду, которую генерал Леушевский вызвал к себе, причем говорил такие слова, которые потом Алевтине не разрешали повторять.

– Да делайте что хотите! Мне это отродье не нужно, зачем только Гена ее вернул! – выкрикнула Надя и выбежала прочь, хлопнув дверью.

Мать отреклась от дочери во второй раз.

* * *

– Так начались счастливые годы. Девять лет. Мать умерла, когда мне исполнилось двенадцать, я даже и не сожалею, честно говоря. Юра заменил мне ее и отца, он учил меня обращаться с оружием, мы выбирались на поверхность, он рассказывал, как правильно маскироваться, как отличать мутантов и как с ними справляться. Потом тебе все тут покажут и расскажут, сейчас не об этом. Здесь очень необычный бункер, не такой жестокий, как ваш, но не без своих страшных тайн. В общем, Юрий научил меня очень многому, и я ему безмерно благодарна до сих пор. Он был настоящим военным, разведчиком, почти спецназовцем. Перед тем, как его забрали в армию, еще до Катастрофы, он сам учился выживанию, военной подготовке, маскировке и прочему. И из меня он смог сделать бойца. Нашел подход, дал мне то, что было нужно. Вместо ваших с Геннадием пробирок – автомат в руки, хорошее приложение к моему шилу в заднице. Впрочем, он заставлял меня читать, оказывать первую медицинскую помощь, а еще Юра научил меня благородству, воспитал во мне честь и совесть. А потом… Его не стало…

Аля всхлипнула, стиснула зубы, боясь зарыдать в голос. Она вспоминала и снова чувствовала себя маленькой девочкой, которую все предали и оставили одну в темноте на рельсах среди мертвого города.

– Птичка… Я с тобой, – прошептал Дима.