Призраки прошлого

Алевтина вскинула голову и задохнулась от боли и слез. Широко распахнутые карие глаза на мгновение приоткрыли истерзанную, покалеченную душу.

Она рыдала, уткнувшись лицом в его колени, сотрясаясь всем телом. Последний раз она так плакала три года назад, когда погиб ее единственный защитник.

* * *

С шестнадцати лет Алевтина ходила в экспедиции, ей часто доводилось бывать и в Мытищах. Отец делал вид, что дочери не существует, сухо здоровался с ней в бункере военных, и поэтому, когда Геннадий появился в Загорянке и стал настойчиво требовать, чтобы девушка перебралась жить к нему, Алевтина не на шутку встревожилась.

Ее вызвали дежурные, Аля примчалась из казармы на поверхности, стащила защитный костюм и поспешила в общий зал, раскрасневшаяся от бега и холода.

Доктор Менгеле вольготно расположился на скамейке, рядом с ним не садились, зная его отвратительный характер. Те, кто бывал в Мытищах раньше, знали, что творилось под командованием ученого и полковника Рябушева, и от этого желание оказаться рядом с профессором становилось еще меньше.

– Что ты хотел? – без приветствия бросила Алевтина, присаживаясь рядом.

– Ты отправляешься в Мытищи, – без прелюдий заявил Геннадий Львович.

– Зачем?

– Ты останешься там. Мне нужна твоя помощь в экспериментах.

– Нет. Это даже не обсуждается. Мой дом здесь, и я никуда не пойду, – девушке стало не по себе. Неспроста Вязников-старший решил забрать дочь с собой. Интуиция била во все колокола.

– Я – твой отец. Поэтому ты сейчас собираешь свои пожитки, натягиваешь противогаз и отправляешься со мной! – мужчина повысил голос, начиная злиться. За долгие годы он привык, что его приказы исполняются мгновенно, поэтому непослушание дочери тотчас рассердило его.

– Нет, – Аля закусила губу и смотрела исподлобья.

Ей вспоминалось детство – как она так же упрямо стоит перед отцом, готовая к наказанию, отчаянно злая.

– Ты идешь со мной! – рявкнул Доктор Менгеле. Он вскочил, дернул Алевтину за руку.

Девушка ударила его по пальцам, вырвалась и отскочила.

– Я сказала, что останусь здесь! – крикнула она.

Геннадий снова рванул ее за запястье, Аля упала и осталась на полу. Их уже обступали люди, но никто пока не вмешивался, связываться с мелочным, злопамятным и очень жестоким ученым было опасно.

– Юрий Леонидович, Птичку обижают! – послышался крик в другом конце зала. Толпа расступалась, к ним уже спешил Юра, багровый от злости, готовый порвать всех обидчиков его малышки.

– Отойди, – тоном, не терпящим возражений, приказал он Доктору Менгеле.

– Еще чего. Это моя дочь, и она отправляется со мной в Мытищи. Навсегда, – раздраженно бросил Гена и снова потянулся к девушке.

– Она остается здесь! – зарычал Юрий, закрывая собой Алю.

Геннадий Львович попытался оттолкнуть разведчика, тотчас завязалась драка. Мужчины катались по полу, и перевес был явно на стороне защитника Алевтины.

Если бы их не разняли, неизвестно, чем окончилась бы потасовка для мытищинского ученого. Он встал, отирая кровь, сочащуюся из разбитой губы, однако совсем не выглядел подавленным.

– С тобой мы еще поговорим, – бросил он дочери. Обернулся к Юре, и в его глазах отчего-то было злое удовлетворение. – А ты прощай. Посмотрим, что станет с твоей Птичкой.

Доктор Менгеле отвернулся и пошел прочь.

Юрий не раз вступал в конфликты с ученым, ненавидя его всей душой. Он не мог простить обид и слез своей воспитанницы, знал, что творит профессор в своих лабораториях, и ему, с его человеколюбием и обостренным чувством справедливости, было невыносимо видеть страдания и пытки невинных людей. Впрочем, до сих пор их конфронтация была лишь словесной.

К ночи Юра почувствовал себя совсем худо. Его била лихорадка, губы пересохли и растрескались, постоянно хотелось пить.

Аля сидела у его постели, меняя у него на лбу компрессы и поднося ко рту стакан с водой.

– Что-то я не в форме, Птичка, – устало прошептал мужчина, силясь улыбнуться, в короткий миг просветления, прежде чем снова провалиться в забытье.

– Ты простыл. Всего лишь простыл, – Аля пыталась приободрить его, но в глазах стояли слезы.

Она прижала его ладонь к губам и вдруг резко отдернула, вгляделась. На подушечке у основания большого пальца отчетливо проглядывала багровая точка, будто от укола, окруженная красным ореолом воспаления.

– Ерунда, поцарапался где-то, – вяло отмахнулся Юра, но в глазах у его воспитанницы была паника.

– Нет… – побелевшими от страха губами выговорила Алевтина. – Он отравил тебя. Вколол какой-то яд. Только не умирай, пожалуйста, не умирай… Я позову врача, Юрочка, милый, держись!

– Птичка, зря ты беспокоишься, – мужчина приподнялся на локте, но тотчас со стоном рухнул обратно. – Это обычная простуда, завтра буду на ногах. Перестань. Иди ко мне.

Он неловко поцеловал ее в лоб, его затрясло от озноба.

– Потерпи. Я мигом! – девушка попыталась улыбнуться, но вышла горестная, кривая ухмылка. Она подоткнула ему одеяло и опрометью бросилась по коридору.

Когда она влетела в комнату, почти волоком таща за собой врача, Юра уже не дышал. Его глаза, остекленевшие и безжизненные, уставились в потрескавшуюся побелку потолка.