Призраки русского замка

По телевидению показывали экстренный выпуск новостей. Диктор скороговоркой сообщил об убитом шофере такси и об утопленнице, всплывшей у плотины Мерикура. «Убитая, мадмуазель Ася Ротштейн, – сообщил он, – бывшая советская гражданка, недавно получила французское подданство. Какие же мотивы были у ее убийц, которые всадили в эту женщину не одну обойму?». Показали комиссара Бросса, который сказал, что пока ничего с этим убийством не ясно, идет следствие. Убийство действительно совершено с необычайной жестокостью. Версий несколько, но пока он не хотел бы их разглашать.

Старики выслушали все молча, сосредоточенно посасывая свои трубки и мундштуки. Один из них, Рене Фор, когда-то служивший в муниципальной полиции, сказал, выразив тем самым сразу мнение всех:

– Это не французы. Французы так поступить не могут…

В баре повисла удушливая, как табачное облако, тишина. Никто не заметил, как в бар вошел комиссар Бросс, подошел к стойке и сказал:

– Привет, Жерар. Мне как всегда.

Жерар нацедил ему в стаканчик его любимого пастиса и бросил туда три кусочка льда. Он знал, что комиссар пьет эту анисовку не так, как пьют обычно французы, разводя ее водой, отчего пастис превращается в мутную белую болтушку, а как пьют виски шотландцы – «он зе рокс».

Бросс отхлебнул глоток и спросил, как и принято:

– Как дела, Жерар?

– Идут, – ответил Жерар, как и принято. – А у тебя? Забот, я вижу, прибавляется с каждым днем?

– Ты же видел новости… – сказал комиссар. Они давно были на ты. Жерар обычно не задавал ему никаких вопросов по его работе. Но тут, видимо, изменил правилам своего политеса. – Пока не могу тебе ничего сказать. Ищем.

– А вы поищите в наших ашелемах, комиссар, – вмешался, подслушав их разговор, Бурде. – Это коммунисты их у нас понастроили и нам на шею повесили арабов и черных. И теперь у нас женщине одной нигде не проехать, не пройти, даже в полицейской форме.

Бурде бил в больную точку. Действительно, за месяц до этого сержанта Жаклин Мюссе изнасиловали в пригороде Манга прямо среди бела дня, вытащив ее из патрульной машины. Бурде нашел-таки сочувствующих среди посетителей брассри.

– Да, – сказал один из них. – Раньше у нас тут даже двери не запирали. Это только теперь, когда всякая шпана начала шастать по ночам по чужим домам, стали замки вешать. И никто эту молодежь приструнить не может. В наше время такого не было.

У комиссара было немало забот с мангскими беспризорниками, от которых старожилы Манга и Лима просто выли в последнее время. Все бесчинства и грабежи в этих местах были связаны в основном с детьми бедняков и безработных из новых мангских «ашелемов», где расселили целый интернационал – африканцев, арабов, португальцев, испанцев, турок, иранцев. Они по-своему мстили обществу, которое отторгало их, даже формально признав за своих граждан. Но в эти тонкости в Манге и Лиме мало кто вникал. И поэтому в последние годы, несмотря на традиционные симпатии местных жителей к коммунистам, все больше голосов в этих городах получали ультраправые из «национального фронта» Ле Пена. А в Манге с некоторых пор обосновались скинхеды. Они не только свою одежду разукрашивали свастиками и эсэсовскими черепами с молниями. Выкалывали свастики на теле и даже выбривали эти фашистские знаки на головах.

Бурдэ, почувствовав поддержку, вновь разошелся.

– Они тут много чего понатворили, друзья твоего покойного братца, – продолжал он, обращаясь к Боле. – И это еще неизвестно, сам он повесился или его сунули в петлю, потому что чего-то не поделили. А потом подстроили все так, будто это было самоубийство. От красных что угодно можно ожидать. Вот так!

Комиссар привстал и хотел было унять отставного пожарника, но увидел, как Жако поднялся из-за стола и, не говоря ни слова, выплеснул остатки своего пива в физиономию Бурдэ. Вслед за ним поднялись старики, его давние друзья. Бурдэ, увидев перед собой эту стенку, утерся и вышел из пивной.

Жерар взял швабру, вытер пролитое, а затем налил Жако свежий бокал его любимого светлого и подал ему со словами:

– От нашего заведения.

С улицы было слышно, как Бурдэ заводит свой старый мопед, обзывая и его, и стариков в пивной «говном собачьим». Мопед, почихав вволю, наконец, затарахтел, и все стихло.

Бросс простился со всеми и вышел на улицу. Допив свое пиво, вслед за ним ушел и Жакоб Боле. Он побрел через мост к своему причалу. Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда «Би-Би» покидала его. А на этот раз, после скандала в брассри, у него на душе и вовсе кошки скребли. Набив трубку табаком, он раскурил ее, прикидывая про себя, что Жером уже, наверное, прошел шлюз у Мерикура и идет на всех парах к Гавру.